Конечно, самое приятное в том, чтобы быть вампиром в ночном клубе, — не нужно кричать, чтобы тебя услышали, и не нужно стоять в очереди в туалет. Видимо, мы просто впитываем кровь, которую пьем. Очень полезно.

Мы с Николь часто бывали в коктейль-баре, расположенном в нескольких кварталах отсюда. Более простая и сдержанная обстановка. Меньше пульсирующих огней и громкой музыки. Мы пили коктейли и разговаривали о жизни, книгах и обо всем на свете. Я скучаю по своей лучшей подруге, а ведь прошел всего один день. Оставаться вдали от людей, которых я люблю, будет непросто. Странно чувствовать себя одинокой, когда тебя окружают люди. И я не единственная, кто недавно потерял друга. Не то, чтобы я его жалела.

— Ты опять на него смотришь, милая, — говорит Генри.

— Я очень зла на него по многим причинам. Мне понадобится время, чтобы разобраться во всех них.

Генри пожимает плечами.

— Ты должна понять, что он родом из тех времен, когда глава семьи имел право последнего слова во всем, а женщины, в частности, не имели ни малейших прав.

— Это не оправдание.

— Нет, не оправдание, — допускает он. — Но это кое-что объясняет.

— Это ничего не объясняет. Он достаточно умен, чтобы приспособиться и не вести себя как мудак.

— Ну да, но что в этом веселого?

Я сужаю глаза, глядя на своего нового брата.

Он только смеется.

— Отец всегда был задумчивым ублюдком. Даже когда мы были в Париже в 1800-х годах, пили абсент и курили опиум, он был мрачен, в лучшем случае. Занимательно наблюдать, как он ориентируется в тебе и современном мире. Обращение тебя, честно говоря, пошло ему на пользу. Это безгранично оживило его.

— Я прям в восторге от услышанного, — говорю я.

— Ты ведь не скучаешь по своей земной жизни?

— Да, скучаю. Моя жизнь была скучной, но неплохой. Я понятия не имею, что представляет из себя эта, кроме того, что она жестокая, сложная и слишком связана с ним.

Он кивает.

— Дай себе время. У тебя траур.

— Что? По себе? — спрашиваю я с улыбкой.

И он снова кивает.

Лукас стоит у перил неподалеку, наблюдая за массой танцующих внизу. Все это кипящее человечество, кажется, завораживает его. Он даже не моргает, воспринимая все это.

Но хватит о нем. Я не позволю ему испортить вторую ночь моей новой причудливой жизни. Находиться в таком месте с моими обостренными чувствами очень интересно. Игра огней ослепляет мои глаза, и я чувствую громкий и четкий звук баса через грудную клетку. С моей вновь обретенной выносливостью я могла бы танцевать всю ночь. И кто знает, может, так и будет.

Бутылка шампанского Cristal стоит в ведерке со льдом рядом с водкой CÎROC. Все это призвано приманить людей и помочь нам смешаться. Однако вряд ли это нужно. Они наблюдают за нами с неприкрытым очарованием. Что это — сверхъестественное «je ne sais quoi»8 или свечение нежити, я понятия не имею. Но вряд ли охота за сексом или кровью превращается для них в рутинную работу. Это беспрецедентно. Люди бросают на меня косые взгляды. Я игнорирую их, потому что это неловко. Для человека, который прожил жизнь практически незамеченным, перемены чрезвычайны.

— Я должен быть расстроен тем, что ты — новая любимица отца. Ты хоть представляешь, как скучно было, пока он спал? — Генри надулся. — Теперь он снова проснулся, но все его внимание достается Скай. Тебе очень повезло, что я такой понимающий.

— Извини.

Генри показывает пальцем на Монику, которая сейчас танцует и флиртует в баре.

— Пора тебя кое-чему научить. В конце концов, знание — сила, милая.

Моника сидит между нами, с ухмылкой, и бокалом шампанского и апельсинового сока. Все прежние недостатки энергии и цвета кожи были устранены. Приложив палец к ее подбородку, Генри улыбается, пристально смотрит ей в глаза и говорит:

— Будь умницей и кудахтай, как курица, ладно?

— Генри, — ругаю я. — Не будь придурком.

Но женщина уже издает кудахтающие звуки. Она даже начала покряхтывать для пущей убедительности.

— Это ей не повредит. Подобные вещи требуют большой практики, но ты можешь сделать это с любым человеком, если только у него не особенно сильная воля. Твоя очередь, — говорит он, кивая мне. — Теперь тебе нужно сосредоточиться. Направь на них свою волю.

— Моника? — Я наклоняю голову, чтобы оказаться в поле ее зрения. Я не уверена, что нужно кривить лицо и думать так сильно, чтобы началась сильнейшая головная боль. Но она приостанавливается и смотрит на меня. — Желаю спокойной ночи.

— Что?

— Понастоящему сосредоточится, — пробормотал Генри. — Как я уже сказал… это нелегко. Большинство из нас не могут справиться с этим десятилетие или больше. Поднажми, Скай.

— Я пытаюсь, — говорю я.

Ее взгляд переходит на Генри, а затем возвращается ко мне. Улыбка женщины явно озадачена.

— Что происходит?

— Не своди с меня глаз.

— Хорошо.

Я как будто представляю себе связь между нами. Мои мысли в ее голове. Мою волю над ней. Если задуматься, то это просто отвратительная идея. Но вот мы здесь. Я нажимаю и сосредотачиваюсь, и мир словно затихает вокруг нас. Возможно, это связано с тем, что я так сильно сосредоточилась. Однако временная неподвижность ощущается примерно так же, как когда я слышу слово. Я решила воспринять это как положительный знак.

— Пожелай спокойной ночи и уходи, Моника.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — неуверенно спрашивает она.

— Делай то, что тебе нравится. Развлекайся. Береги себя, хорошо?

На ее лице появляется нерешительная улыбка, затем она вскакивает и направляется обратно к бару. На этот раз она останавливается рядом с чернокожей женщиной с пирсингом и бритой головой. Взявшись за руки, они вскоре уходят вместе.

Генри закатывает глаза.

— Не этого я ожидал. Мы можем полностью контролировать их крошечные, скучные жизни. А ты говоришь ей, чтобы она шла и веселилась.

— Не навреди, чувак.

— Сестра. Боже мой. Мы же хищники. Я не уверен,