— Ты молодец, сестричка, — вздохнул кузен, изображая доброжелательное смирение, сквозь которое я отчетливо видела подавленную злость. — Но я тебя умоляю, будь осторожнее. Все в городе только и говорят о вашей связи с Иглори. И о том, что ты свидетельствовала в его пользу исключительно из-за влюбленности. Да и он слишком…

— Но, Арчи! — Я приподняла бровь. — Ты же сам просил Ялиса уделить мне внимание! А я всего лишь проявила в ответ обычную вежливость!

Лицо кузена слегка дернулось, но тут же приняло нарочито доброе, озабоченное выражение.

— Это было совсем другое… — Он хотел еще что-то сказать, но я подняла руку:

— Прошу тебя, Арчи, давай закончим этот разговор. Я так устала! Обещаю, что буду осторожна и целомудренна, как служительница Великой Матери. А сейчас прости, мне надо прилечь. Ты же извинишь меня?..

Кузен кивнул, явно недовольный исходом беседы.

— Хорошо, — вздохнул он. — Но помни — я всегда рядом.

Когда дверь за ним закрылась, я позволила себе улыбнуться. Игра продолжалась, и пока что все шло по плану. Каждый такой разговор приближал меня к цели, укрепляя позиции в этой опасной партии.

Но и расслабляться рано. Впереди ждали новые испытания, и я должна быть готова к ним. Особенно теперь, когда родня начала проявлять столь явный интерес к моим действиям.

Глава 17

Затишье продлилось до вечера. Дядя был слишком занят, вероятно, прятал концы в воду, Арчи тоже пропадал, а вот Жюли явно решила показать мне, что без ее опеки я пустое место в светской жизни. Так сказать, продемонстрировать разницу. Поговорили-то мы мирно, но кузина не дура и ясно почуяла, что я вот-вот могу выскользнуть из-под контроля. И этим вечером она демонстративно уехала к подругам без меня.

Предоставленная самой себе, я воспользовалась шансом избавиться от Веллы (отправила горничную искать яблочный парфюм для салона автомобиля, который станет популярен не раньше чем через год) и никем не замеченной нырнула в дедушкин кабинет.

Ни дядя, ни Арчи, ни тем более Жюли им не пользовались. Точной причины, почему они оставили его нетронутым, я не знала, об этом вслух никто не говорил ни сейчас, ни в несостоявшемся будущем. Возможно, сами стены были пропитаны дедушкиной неприязнью к младшей ветви. Я огляделась, и мне показалось, что на плечи мягко ложится незримый теплый плед. Меня окутало ощущение безопасности, домашнего уюта и поддержки.

— Дедушка? — окликнула я неожиданно для самой себя.

Ответа, разумеется, не было.

Я только плечами передернула — что на меня нашло? Увы, единственный человек, который по-настоящему меня любил, уже умер. Я рада вернуться в то прошлое, в котором еще могу не стать инвалидом, но где-то в самой глубине души тлеет маленький огонек сожаления: почему не еще на несколько лет раньше, когда дедушка был жив? Я так соскучилась… вдруг получилось бы продлить его жизнь на несколько лет? Он ведь умер не от болезни и не от старости, Филипп Нияр был могучим стариком, кряжистым, как столетний дуб, и таким же крепким. Он собирался жить еще много лет. Но произошел несчастный случай на одном из наших артефактных заводов. И дедушки не стало. Я много лет, сидя в инвалидном кресле, гадала, причастны ли дорогие родственники к его смерти. Но на эту тему ни один из них так и не произнес ни слова. То ли боялись даже его тени, то ли действительно не виноваты были. Но то, что ненавидели главу семьи крепко и искренне, я знаю точно. И одним из дел, которое я хочу поручить Ялису, станет осторожное, но глубокое расследование той аварии на производстве.

Пройдя за стол, я погладила столешницу. К ладони тотчас прилипла тонкая вуаль нестертой пыли. Дедушка не допускал сюда горничных, ворчал, что глупые девицы выбросят важные бумаги вместе с мусором, и доверял уборку только своему помощнику, который сразу после смерти деда, и сам будучи стариком, вышел на пенсию. Дела принимала я как наследница, однако дядя был рядом и забрал документы себе. Помню разочарование, отразившееся в глазах господина Жуаля. Он тогда ничего не сказал, покачал головой и ушел, сгорбившись.

Пожалуй, мне стоит отправить ему открытку. Не для того, чтобы вернуть, нет. Просто обрадовать, что я взялась за ум. А еще мне нужно с ним поговорить, тайно и наедине. Но после того, как разберусь с пенсионным содержанием старика, ведь дядя Бойд уже подсуетился, что-то подтасовал, и, если не ошибаюсь, уже в следующем месяце старый дедушкин друг получит неприятное известие из банка. Это надо успеть предотвратить.

Личные записи деда остались в сейфе, и вот наконец, жизнь спустя, я до них добралась. Сейф я открывала с замиранием сердца, как подарок на долгожданный день богини-матери. Щелчок замка в тишине прозвучал как удар гонга. Внутренняя панель шкафа открылась, давая мне доступ в тайник. Дядя не стал забирать толстые тетради в кожаных переплетах. Его интересовали завещание, свидетельства, удостоверяющие право собственности, и прочие документы с подписями и печатями, а уж точно не воспоминания старого лорда Нияра вперемешку с философскими размышлениями.

Ну и нюанс — тетрадки были зачарованы. Даже если я открою для дяди кожаную пряжку, текст все равно останется видимым только мне.

Между третьей и четвертой тетрадями проглядывал уголок белоснежного конверта, и я начала с него. Вытянула, провела пальцем по линии склейки, отчего на ней отразилась цепочка выведенных золотыми чернилами рун. Конверт открылся, и мне на ладонь выпали сложенный пополам лист бумаги, подвеска, изображающая летящего феникса, и короткий, с мой мизинец, будто игрушечный кинжал с гравировкой рун по всей длине лезвия. Странно… ни об одном из этих предметов дедушка не упоминал. Боялся, что я сболтну дорогим родственничкам?

Я развернула сложенный пополам лист.

«Моя драгоценная внучка, моя любимая птичка, мой огонек», — писал дедушка. Его бисерный почерк я не спутаю ни с чьим другим.

На глазах навернулись слезы, и я с трудом сглотнула ком в горле. Пальцы слегка дрожали, когда я продолжила читать.

«Если ты читаешь это письмо, значит, случилось то, чего я так боялся. Знаю, ты найдешь этот конверт в моем кабинете, среди записей, которые я вел всю жизнь. Никто, кроме тебя, не сможет прочесть эти строки».

Я провела рукой по строчкам, словно могла через бумагу коснуться руки деда. Сердце билось все чаще.

«Ари, девочка