— А… хоронить? — еле выдавила я из себя, боясь, что ее явно деланное спокойствие вот-вот слетит, и старушка заплачет.

Но я должна была знать всё. От этого зависела моя судьба, а, возможно, и жизнь. Ведь если меня поймают с чужими документами — страшно себе представить, что со мной сделают. Не удивлюсь, если у них тут и смертная казнь есть, и пытки. Я невольно поёжилась, пытаясь отогнать мрачную картинку пыточной камеры, увиденной мной как-то в музее медицины.

— Я сама ее похоронила, — бесцветным голосом отозвалась бабушка. — В лесу. Неподалёку от ее любимого пруда. Там земля рыхлая…

Голос на мгновение дрогнул, но старушка быстро взяла себя в руки и почти бодрым тоном продолжила:

— Я не хотела верить, что она умерла. Поэтому никому и не сказала, — она говорила очень быстро, торопливо, а ее водянистые глаза лихорадочно блестели. — Поэтому и не убирала никуда ее одежду, застилала ее кроватку. Знаешь ведь, как это бывает? Не произнесла вслух — значит, ничего не произошло.

Она пристально посмотрела на меня. Я кивнула.

— Знаю, — голос мой звучал едва слышно.

Конечно, я прекрасно это знала. Когда умерла бабушка, я полгода никому ничего не рассказывала, не трогала ее вещи, раз в три дня меняла бельё на кровати, где она спала. И даже на стол ставила две чашки, две тарелки и два прибора. Мозг просто отказывался принимать реальность, и мне порой даже казалось, что я слышу тихие, чуть шаркающие шаги. Я ждала, что вот-вот звякнет замочек входной двери, и на пороге покажется бабушка. Здоровая, румяная, никогда не унывающая. Такая, какой я ее помнила.

— Ну и разве я не оказалась права? — голос Агаты выдернул меня из омута печальных воспоминаний. — Святые послали мне тебя. Моя Мэйди снова со мной.

По коже пробежал мороз. На мгновение я почувствовала себя восставшим покойником. Заметив моё замешательство, старушка широко улыбнулась.

— Да не бойся ты, рыбонька. Я не сумасшедшая. Я прекрасно знаю, что ты не Мэйди. Просто другим это знать не обязательно. И мне так легче справляться с горем.

От сердца резко отлегло. Я улыбнулась и погладила ее по сухонькой руке, всё еще теребившей злополучный фартук.

— Ладно, собирайся давай, — Агата решительно поднялась, сняла фартук, перекинула его через спинку стула и торопливо направилась к входной двери, возле которой уже лежала собранная сумка. В ней была не только одежда, но и гребень, ворох ленточек, три носовых платка с инициалами М.К., а так же несколько ломтей хлеба с сыром, если я вдруг проголодаюсь в пути. Ну а на самом дне… лежали нож и серебряный кисет. Об этом бабушка Агата ничего не знала.

— Подождите… — я придержала старушку за локоть. — Я хочу оставить вам это.

С этими словами я положила на стол узелок с деньгами.

— Я взяла оттуда два лорена, о которых говорилось в письме, — теперь я знала, что именно так в этом государстве называются золотые. Вчера вечером я выпытала у своей спасительницы всё, что касалось денежных номиналов и цен. — И еще кое-какую мелочь, на всякий случай.

Глаза старушки округлились от изумления. Казалось, она потеряла дар речи.

— Даже не спорьте! — я решительно направилась к двери и подняла с пола сумку. — И, если получится, я буду присылать вам деньги. Я же теперь ваша внучка? — Лукаво улыбнулась.

Поняв, что со мной спорить бесполезно, Агата кивнула и спрятала узелок в верхний ящик комода. Туда, где покоилась заветная шкатулка. Потом улыбнулась мне в ответ, но я видела, как блестели ее глаза от подступивших слёз.

— Пошли.

Остановка дилижанса находилась примерно в километре от нашего дома. Странно, но я уже почти осознанно называла этот маленький, аккуратный домик нашим.

Путь занял около получаса, поскольку быстро ходить Агата уже не могла, и мне приходилось постоянно замедлять шаг, чтобы она не отстала. Но, наконец, мы подошли к воткнутому в землю указателю с надписью "Химмелхох. Направление на Альгору".

Из рассказов бабушки я уже знала, что Химмелхох — это было название деревеньки, в которой она жила. Я еще вчера подумала: какой парадокс — такое поэтичное название для угасающей глубинки.

— Успели! — тяжело дыша от долгой ходьбы, старушка достала из кармана платок и вытерла со лба капельки пота.

Не успела я ответить, как откуда-то издалека послышался мерный стук копыт и приглушенное дребезжание. Дилижанс был на подходе.

— Так, ничего не забыла? Деньги на проезд вытащи! И давай, бери сумку! — деловито принялась раздавать указания бабушка. Но я чувствовала, что за ее деловитостью скрывается отчаяние. Похоже, ей очень не хотелось расставаться со мной.

Черная, массивная карета с закрытой кабиной стремительно приближалась к нам. Лошади громко фыркали, выбивая из-под копыт клубни густой пыли и мелкой гальки, колёса мерно поскрипывали. На козлах сидел уже немолодой, седовласый мужчина в форменной, черной куртке и фуражке с серебряной эмблемой.

— Сто-ой-й-й! — раздался его зычный голос, и повозка начала замедлять ход.

— Ну всё, пора прощаться, — бабушка порывисто обняла меня.

Кучер натянул поводья, лошади заржали, и карета остановилась. Мы с бабушкой тесно прижались друг к другу… И вдруг из кабины раздался чей-то визгливый голос:

— Агата! Ты ли это?!

Я похолодела. Бабушка Агата резко вздрогнула, выпустила меня из объятий, и мы медленно повернулись к дилижансу…

Глава 13

Костлявые пальцы бабушки Агаты впились мне в локоть, а я почувствовала, как по спине поползла струйка холодного пота. Сердце испуганно колотилось.

— Какое удачное совпадение! — продолжал вещать визгливый женский голос. — Хоть не одна пойду.

Дверца кареты бесшумно распахнулась, и из темной кабинки неуклюже вылезла толстая, поистине необъятных размеров женщина в ярко-зеленом, цвета вырви глаз, платье и таком же ярком, поросячье-розовом шейном платке. Точнее сказать, она вывалилась оттуда подобно клубку ниток из швейной корзинки.

Возраст этой дамочки сложно было определить. Ей могло быть и пятьдесят, и семьдесят. Из-за лишнего веса на ее лице не было заметно глубоких морщин, но грязно-седые, выбивающиеся из-под шляпки волосы, как и грузная, чуть шаркающая походка говорили о том, что она вполне могла быть ровесницей Агаты. Может, чуть моложе.

Рука, сжимающая мой локоть, несколько расслабилась. И я отчетливо услышала, как Агата с облегчением выдохнула.

— Молчи, я сама, — едва слышно шепнула она. — Это моя бывшая соседка. Три года как уехала из деревни. Муж получил выгодную работу в городе. Вероятно, приехала проведать могилки родителей.

И, сделав шаг вперед, словно заслоняя меня своей спиной, как щитом, бабушка широко улыбнулась. Так широко, что вполне могла