ГЛАВА 72. Все очень грустно. И крайне хлопотно

Мир возвращался на свое место. Порой матрица Нура давала сбой: я вдруг не находила на привычном месте какую-то мелочь, типа фонаря или клумбы цветов. Однажды, проснувшись утром, я увидела рядом со входом в дом огромный муравейник. Но через час он исчез, словно его и не было никогда. Мойры старательно трудились, не покладая рук, зашивали все прорехи и убирали все нестыковки.

Лето ворвалось в Зальден стремительно и было таким же ранним, как весна. Флюгера на крышах блестели так ярко, что было больно на них смотреть, и плавились на солнце. Я распахивала ночью окно настежь, иначе под нагревающейся за день крышей дома можно было бы задохнуться.

В лавке тоже было жарко. Через большие окна ее заливало солнце. И я перебралась в садик, цветы которого сейчас соперничали друг с другом в яркости цветения. Сиреневые ирисы, ярко-красные маки, густо-розовые и белые пионы — цветы раскрасили мой зеленый садик в разные оттенки.

Тут в тени под яблоней я и принимала гостей. Чтобы можно было пройти прямо с улицы в садик, рабочие проделали в каменной стене дыру, и столяр Виллум — чей дом я когда-то избавила от злыдней — сделал мне красивую резную калитку. Причем отказался брать за работу деньги. Хорошо все-таки быть ведьмой! Доброй, но… В случае чего я за ответом в карман лезть не буду. Да, я действительно изменилась, как правильно заметила Нинель.

Натан присылал мне регулярные письма. Хоть и не каждый день. Герцог пока не пришел в себя. Жизнь в его теле поддерживали два мага, которые приехали в замок Алой зари.

«Маги утверждают, что брат непременно поправится, — писал Натан. — Но пока он без сознания. Вернется ли он прежним, или яд Стехны нанес ему сильные повреждения, и Северин потеряет здоровье — кто знает? Надо надеяться на лучшее, Тина, но быть готовым к худшему».

«Сегодня Северин шевельнул рукой. Это хороший знак. Кажется, он начинает приходить в себя».

Короткие эти послания регулярно появлялись передо мной, перенесенные из замка в лавку магически, но у меня каждый раз начинало биться сердце, когда я ломала сургучную печать с расправившим крылья золотым драконом.

Через послания Натана я узнавала и другие новости об обитателях замка.

«Сегодня я спустился в подземелье к Камилле, которую избегал полтора месяца. Она выглядела осунувшейся и грустной. Не просила прощения за то, что сделала моей семье. Но вдруг заговорила о тебе, Тина. С теплотой. Просила передать, что она всегда относилась к тебе с симпатией. Что будь у нее дочь, она хотела бы, чтобы та была похожа на тебя. Пожелала тебе счастья. Прости, Тина, может, тебе неприятно это слышать, но я обещал передать слова Камиллы».

«Я пишу тебе это, потому что не знаю, как поступить. И хочу тебя предупредить. Сегодня тюремщик позвал меня в подземелье. Камера Камиллы оказалась пуста, а цепи нетронуты. Видимо, магия ведьмы, которую не высасывал левляр, вернулась к ней, и Камилла как-то сумела сбежать из тюрьмы, Тина! Остерегайся ее! Она может прийти к тебе!»

Но я покачала головой. Камилла сбежала в тень. Но что она сможет там сделать? Даже если ей будет помогать Обман, она не дойдет до башни Чемби-толл, а значит, не сможет навредить миру. Да и долго ли смертная продержится в тени без еды и воды? И как бы далеко она не ушла в изнанке, вернуться ей придется все в ту же опостылевшую тюрьму.

«Прошла неделя. О Камилле ни слуху ни духу. Маги уверяют меня, что она не могла убежать из магически защищенной камеры и из оков. Но она не вернулась в подземелье».

Бедная Камилла! Она предпочла умереть не в цепях, а свободной. И ее тело осталось в тени. Прочитав это, я долго сидела с письмом в руке в саду и смотрела на остывающее золото неба. В душу бились волны грусти. Да, Камилла не была моей подругой, но и врагом я ее не назвала бы. Бедная преданная своим возлюбленным ведьма! Она не нашла настоящей любви, она не смогла отомстить. Но умерла с гордо поднятой головой, решив избежать наказания драконов, которых ненавидела и презирала в душе.

— Может, это для всех и лучше, детка, — сказала тетушка Аниль. — И хватит хлюпать носом. Ее бы, пожалуй, отдали левряру. Или еще хуже того — казнили бы, и ее душа оказалась навсегда в заключении в тени. Стала бы камнем в Мосту Проклятых Душ…

О нет! Хуже этого ничего нет. Тогда пусть лучше Камилла отправится на луну или родится заново. Пусть в новой жизни она обретет счастье, которого не нашла в этой. Я верю в то, что она сможет прожить иную жизнь. И перед сном в своих наивно-детских молитвах к имени Северина я добавила еще одно имя.

В конце июня, когда ночи стали совсем прозрачными, как крылья стрекоз, а небо, полыхая теплыми углями звезд, заворачивало Зальден в бархатную обертку и шуршало таинственно в полночи, у меня начались странные видения.

Мне мерещился то чемодан. То остановка автобуса, неведомым образом занесенная в этот мир с Земли. То сложенные стопкой вещи на диване. То один раз даже привиделась похожая на авиабилет бумажка. Стоило моргнуть глазом, и видение тут же растворялось в воздухе.

В эти дни вечерами было так душно в доме, что мы с тетушкой ужинали в саду. Пока мотыльки бились в стекло лампы, тщетно пытаясь проникнуть внутрь к своей огненной смерти, мы пили чай и задушевно общались. Разумеется, чай пила я одна, а тетушка мне что-то рассказывала. Она вспоминала интересные магические случаи, свою недолгую супружескую жизнь, детство в другом мире и то, как однажды она, такая же попаданка, как я, осталась в Нуре. Делилась сплетнями обо всех соседях в округе, которых знала практически с рождения.

Вокруг грохотали сверчки, ночь тепло дышала мне в затылок. От цветущих роз лился аромат. Тетушка замолчала, задумчиво глядя на узкую лимонную корку луны.

— Это ведь вы посылали всю последнюю неделю мне видения? — спросила я, когда молчание затянулось.

И чем дольше оно тянулось, тем больше у меня натягивались струны души. Тронь неправильную, и все безвозвратно порвется, захлестнув лопнувшими струнами сердце и поранив его.