Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 43
людям? Для того ли я доверилась вам? Столько лет вы учили меня, что в семье не должно быть тайн друг от друга, – и я никогда не сомневалась, что уж вы-то с отцом меня всегда поймете. Разве отправилась бы я выпрашивать для себя жениха, который знать меня не желает? Поверить не могу, что вы могли так поступить! Неужто так сильно вы хотели выдать меня замуж? Избавиться побыстрее?– Что ты такое говоришь?! Разумеется, всё было совсем не так!.. – Маргарета, никогда еще не видевшая свою тихую миролюбивую дочь в ярости, не знала, что и сказать. Как объяснить Эли, насколько велик был страх семьи? Как убедить, что поступок этот был соразмерен опасности? В ужасе смотрела она на то, как задыхается, как бледнеет Эли: болезнь все еще не отступила и приступ гнева, сумевший привести девушку в чувство, грозил погубить ее окончательно. Последние слова она еле прохрипела, но каким-то чудом продолжала оставаться в сознании.
– Она совершенно права, – тихо сказал Одерик, незаметно вошедший в комнату и молчаливо принявший все упреки Эли. – Наш поступок был нехорош. Но не это главное…
– Не это? – хором вскричали мать и дочь, глядя друг на друга глазами, полными слез.
– Именно так. Гораздо важнее то, что мы отступили от собственных правил – и сохранили в тайне то, что Эли полагается знать, – промолвил Одерик с неподдельной горечью. – Прости нас, Эли. Мы сделали это не со зла. Твоя мать надеялась, что все обойдется, а я, признаться честно, никогда до конца не верил в правдивость истории о проклятии… Нет, Маргарета! Мы не можем больше молчать. Эли должна знать правду, чтобы бороться с врагом, а не угасать в неведении…
Как ни стыдилась Маргарета своей ошибки, принесшей столько горя ее семье, но пришлось ей рассказать, как когда-то обиженная фея пообещала погубить Эли и обрекла на муки неразделенной любви, которая рано или поздно сведет ее в могилу. Эли, хоть и тряслась из-за вернувшейся лихорадки, выслушала и запомнила каждое слово этой истории. Голубые глаза ее помутнели от страданий и темных мыслей, а лоб блестел от испарины.
– Я верю вам, – наконец прошептала она, враз посуровев: никогда еще ей, выросшей в любви и заботе, не приходилось узнавать о чьей-то тайной ненависти. Если равнодушие со стороны Ашвина глубоко уязвило ее душу, то известие о мстительной недоброй фее, напротив, будто прижгло кровоточащую рану. Случилось то, на что надеялся мудрый Одерик: Эли желала бороться за свою судьбу, раз уж выяснилось, что с ней жестоко забавляются.
– Веришь… и прощаешь? – с мольбой в голосе спросила Маргарета, склонившись над ней.
– Ах, матушка! Разве я могу сердиться на вас за то, что вы хотели мне лучшей судьбы? – ответила Эли, с трудом разлепив спекшиеся губы. – Но если это правда и на мне действительно лежит проклятие – я пойду в тот сад. Хочу говорить с феей, которая вознамерилась погубить меня. Я не вещь, чтобы распоряжаться моей судьбой, не сказав мне при этом ни слова! Даже феям не позволено так со мной обращаться!
И как ни была Эли слаба, она тут же встала с постели, не обращая внимания на жар и слабость, и, не дожидаясь ничьей помощи, принялась одеваться. Если обиды на родителей оказалось достаточно, чтобы привести ее в сознание, то оскорбление, нанесенное феей, и вовсе чудесным образом подняло на ноги. Определенно, гнев придавал Эли больше сил, чем все микстуры доктора, вместе взятые.
– Чего-чего, а неуважения к себе наша дочь не потерпит, – вполголоса сказал Одерик жене.
От старого сада к тому времени осталось только название: дурные воспоминания одних людей и неясные страхи других сделали свое дело – лес вернул себе эту землю, вплотную подступив к ограде усадьбы. Теперь здесь царили рябина и клен, слышался запах сосновой хвои, шелестела листьями беспокойная молодая осина. В кружевах высоких папоротников темнели искривленные останки старых яблонь, походившие на огромных черных ящеров, затаившихся в ожидании жертвы. На том месте, где Маргарета когда-то звала фею, осталась крохотная поляна, затянувшаяся влажным рыхлым мхом, – ни одно дерево не решилось вырасти здесь.
– Злое, злое место! – шептала Маргарета, держа дочь за руку. – Не стоило нам сюда возвращаться!
Но как ни умоляли они с Одериком, Эли не согласилась вернуться домой.
– Оставьте меня здесь одну, – твердо сказала она. – Я буду звать фею до рассвета каждую ночь, начиная с этой. С места не сойду, пока она не ответит, и если умру, то не от любви, как ей хотелось бы, а от обычной простуды. Вряд ли госпоже волшебнице это понравится!
– Упрямства в тебе ничуть не меньше, чем во мне когда-то, – печально промолвила Маргарета, смирившись с тем, что не переубедит дочь. – Но хватит ли у тебя храбрости?
– Храбрость в таком деле совершенно лишняя, – не согласился с ней Одерик. – Нашей дочери сейчас куда нужнее рассудительность. Но что толку говорить о рассудительности, если мы стоим здесь среди ночи? Вся эта затея – чистое сумасшествие!
– Я останусь здесь, пока не увижу фею, – был единственный ответ Эли, и родителям ее пришлось смириться с этим решением.
Одерик и Маргарета нехотя оставили дочь, перед тем повторив бесчисленное количество раз свои напутствия – столь же искренние, сколь и бесполезные. Ни храбрость, ни рассудительность не пригодились Эли в ту ночь: говорить с феей без страха и оглядки – гибельное дело, а искать в ее словах истину, на которую можно опереться в своих рассуждениях, – и вовсе глупо. Не станем тянуть беса за хвост: конечно же, дама туманов и звезд откликнулась на зов Эли, перед тем выждав положенное по фейским обычаям время. Поспешность не к лицу даже смертным людям, пытающимся казаться важными, а уж бессмертным созданиям торопиться вовсе не пристало, и фея точно угадала тот миг, когда надежда зовущего сменяется отчаянием, ослабляющим разум и тело.
Если к Маргарете в свое время она явилась созданием ночи, сотканным из непроглядной черноты, то к ее дочери пришла частицей Млечного Пути, мерцанием тумана, впитавшим в себя лунный свет. Будь на месте Эли человек, ничего о феях не слыхавший, – наверняка бы сразу решил, что так прекрасно в ночи может сиять лишь нечто добрейшее по своей природе. Но Маргарета подробно и без утайки пересказала свой разговор с феей – а эта простая женщина сама бы нипочем не смогла придумать столько злых и темных слов! – так что Эли не обманулась красотой волшебного существа. Свет этот был жестоким и холодным, и горе тому, кто понадеется найти в нем спасение…
– Славной ночи тебе, маленькая Эли, дочь малодушной Маргареты, – нежно и страшно промолвила фея. – Я знала, что ты пожелаешь со мной говорить. Болит ли твое сердце, милое дитя? Разрывается ли на части?
И от слов этих Эли, еще недавно намеревавшаяся держаться гордо и бесстрашно, горько зарыдала, упав на колени. Была ли в речах феи особая магия, или силы самой девушки к тому времени иссякли, – но этого крошечного укола хватило, чтобы боль и отчаяние захлестнули ее с головой, заставив забыть о сопротивлении.
– Да, – только и смогла она произнести. – Так больно, больно!..
– Это только начало, – пела фея, приближаясь и окутывая свою жертву пронизывающим холодом. – Ты будешь страдать все сильнее с каждым днем. Все мысли уйдут, кроме одной: о его равнодушии. Все твое счастье – в нем, а кроме него – ни счастья, ни смысла. Жизнь будет пуста, как будто весь мир превратится в бледную тень себя прежнего. Ни солнечный свет, ни шум дождя, ни пение птиц, ни людской смех не тронут больше твое сердце, ведь оно целиком заполнено любовью к нему, и больше там нет места ни для чего…
– Как избавиться от этого проклятия? – прошептала Эли, не глядя на госпожу туманов, которая становилась все выше и ярче, словно питаясь горем и болью.
– Проклятия? – воскликнула фея. – Это глупая и злая клевета! Разве может любовь быть проклятием? Любовь – это величайшее счастье!
– Но вы сами говорите, что я не смогу радоваться солнечному свету…
– Какой вздор! – фея презрительно рассмеялась. – Кому нужна такая радость? Она годится только для безродных нищих, для самых глупых неудачников! Радоваться солнцу, которое и так всем светит? Разве не достойна
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 43
