Не важно даже, что он обо мне думает. Я ведь кошель принесла не просто так, а чтобы оценить, что он за человек такой, да и чтобы себя показать. Ну и вправду, он ведь сироту к себе взял, да еще дурочку. Много ли народу так поступит?

— Что совета решила спросить, это ты молодец, — кивнул, наконец, Тамир, а потом вдруг голову склонил: — Прости, дочка, я виноватый перед тобой. Ругал, иногда руку поднять мог. Видит богиня, не со зла. Ты ж немногое понимала. Ну так я и Даринку с Маличкой выдрать мог, когда они не слушались.

— Так не покалечил же, дядько.

— Не покалечил, а все одно, как собачонку гонял.

— Так я как собачонка и была. Понимала что разве? Сейчас ведь не тронул бы и пальцем?

— Не тронул бы. Прощаешь, стало быть?

Я пристально на него посмотрела. Врет или честен со мной? Лицо у Тамира красное, как помидор. Ему извинения нелегко дались. Я вспомнила то, что в зеркале видела: ни синяков, ни шрамов, ни застарелых травм. Положим, что-то Асур подлечил. Засосы и следы пальцев и зубов он точно убрал. А что там раньше было, я не знала.

Тамир ждал ответа, а я не могла ничего придумать.

— Скажи мне, ты меня хоть кормил? — наконец, выдавила из себя я.

— Та не в коня корм! Отец твой — северянин. И мать мелкая была. Голодом не морил, клянусь!

Я поверила. Даже если врет — на его совести будет. А попробует обидеть, так я его сожру с потрохами, я умею.

— Прощаю, дядько Тамир. Я жизнь сначала начала, и ты начни.

— Вот и славно. Значицца, ты совета просила. Ну так слушай. Нечего тебе тут делать. Красоты и силы в тебе немного, но в том не моя вина. Замуж тебя точно уж не возьмет никто из деревенских, а проезжий народ ненадежен, да ты и сама это поняла. Тебя ж дурочкой все помнят, кому охота от дурочки сыновей иметь? Да сможешь ли родить? Уважать тебя не будут, ты поди не помнишь, а последний раз мальчишки в деревне в тебя грязью кидали. Конечно, ты дитя еще была, но с тех пор вовсе с постоялого двора ни на шаг не уходила. Значит, все поняла, хоть и дурочка. Да и магия в тебе есть от матери. В Буйск тебя свезу или даже в Белокаменск. В Буйске еще люди есть, кто твоих родителей помнит. Магичка работу везде найдет. Но не сразу, зиму перезимуй у нас. Так проку больше будет. Книги тебе дам, а Ганна читать и писать научит, она умная. Одежду пошьем добрую. Согласная?

— А про родителей моих что расскажешь, дядько? — с надеждой спросила я. — Может, осталось что-то в Буйске от них?

— Да ничего особо не скажу, — спрятал глаза мужик. — Я и не знал их, так…

— Правда ли, что отец мать убил, а меня не добил? А самого его, поди, казнили?

— Это кто же тебе наболтать успел? Ганка, что ли? Уж я ее…

— Малика рассказала. И спасибо ей за это, лучше уж все сразу узнать, чем потом от чужих людей.

— Вот ращеколда! Кто просил… И откуда только узнала! Да, правда это. Отец твой зарубил жену не то топором, не то саблей. А тебя в голову ранил. Крови много было, думал, что ты померла.

— За измену? — тихо спросила я.

— Да я-то почем знаю? Я в окно не заглядывал и постель им не стелил. Мож, за измену, а мож, еще за что. Мож, свихнулся просто. Люди многое говорили, да верить им — все равно, что пожар вином тушить.

— А кем они были, мои родители?

— Мастера-ювелиры, лавку свою держали. Нет, лавка не осталась, даже не думай. По закону, у убийцы имущество забирают.

— А если дети остались?

— В сиротский дом. Да ты ж совсем убогая была, кому ты там нужна? Или прибили бы, или померла б от болезни какой.

— А ты меня лечил, стало быть, — недобро поджала губы я, понимая, что где-то Тамир врет, точнее, не договаривает.

— Да ты у меня и не болела, даром, что мелкая, как котенок. Маличка с Даринкой то сопливые, то дохают, каждую зиму — лихоманка всякая, а тебе хоть бы хны. Один раз они сыпью покрылись, вот там и тебя задело, да и то — они три седмицы головы не поднимали, а ты через пару дней уже бегала. Я тогда даже думал, что богиня разум забрала, так хоть здоровье оставила. Но то у меня в доме, где тепло и кормят. А в приюте — кто знает?

Тут я была с ним вынуждена согласиться. Так и есть. В тепле, с хорошим питанием, со свежим воздухом любой ребенок будет болеть меньше, чем в приюте. А с лавкой ювелирной я как-нибудь разберусь, когда в Буйск приеду. Раз уж в южных провинциях все так хорошо, везде порядок — должны остаться какие-то документы. Ну, или хоть живые свидетели.

— А с отцом-то что было?

— Повесился в тюрьме, — мрачно бросил Тамир, и я поняла, что мне пока достаточно. И чужие вроде люди, а все равно — дрожь берет. И это у меня, точнее у Миланы, еще нервная система вполне себе крепкая. А в прошлой жизни я неплохо изучила депрессию изнутри, так сказать, особенно, когда уже понятно было, что шансов у меня немного.

На миг задумалась: а ведь “врач” тот, который не то привиделся мне в бреду, не то и в самом деле был, сказал, что годы мои не закончились. Может, я бы и выздоровела. И ведь жизнь, кажется, неплохая у меня была. Смутно помню, но дети взрослые уже, работа, муж даже. Бывший или настоящий? Вот тут затык. И не тот,