– Кофе, – прозвучало его первое утреннее распоряжение, брошенное в пространство, пока он просматривал свежую корреспонденцию. – Чёрный. Без всего.

Я молча встала и вышла. В приёмной за своим столом сидела дородная женщина лет пятидесяти. Элегантная, холодная, с безупречной укладкой и бесстрастным лицом. Она смотрела в монитор, делая вид, что не замечает меня.

– Здравствуйте, меня зовут София и я новый помощник Максима Александровича, – произнесла я, подходя к её столу. – Не подскажите, где я могу приготовить ему кофе?

Она медленно посмотрела на меня. Её глаза, умные и оценивающие, скользнули по моему лицу, и в них не промелькнуло ни капли радушия.

– По коридору направо, – ответила она сухо, сделав паузу, словно выдавая государственную тайну. – Третья дверь слева.

И всё, она не представилась в ответ, не произнесла дежурное «приятно познакомится», явно давая понять, что я здесь чужак, непрошеный гость.

– Спасибо, – кивнула я, чувствуя, как по щекам разливается краска.

На кухне я поставила чашку под кофемашину, и руки сами собой сложились в крепкие, уверенные кулаки. Глубокий вдох. Выдох. В этот момент почему-то вспомнились слова тёти Марины: «Холодная, как лёд. Острая, как бритва». Да, так и нужно. В конце концов, я была здесь не для того, чтобы заводить подруг или завоёвывать чьи-то симпатии. Я была здесь на передовой. Получить деньги. Спасти отца. Вернуться к дочке.

Когда всё было готово, я поставила дымящуюся чашку перед ним на стол. Он взял её, отпил маленький глоток и поставил обратно с лёгким, но отчётливым стуком.

– Не то. Слишком крепкий. Переделать.

Это была первая ласточка. Первая проверка на прочность. Я почувствовала, как по щекам разливается жар, но лицо осталось каменным. Я молча взяла чашку, вылила в раковину на кухне и сделала новую. Снова поставив чашку перед ним.

Он даже не притронулся.

– Отнеси это моему секретарю и забери у неё моё расписание на день. Его нужно синхронизировать с моим личным календарём.

Я сделала и это. Секретарша вновь смерила меня снисходительным взглядом, но распечатанное расписание отдала.

А дальше начался мой персональный ад. Настоящий, выверенный до мелочей.

– Софья, найти в архиве договора с «Кронос-Холдингом» за позапрошлый год. Все экземпляры. Бумажные.

Я провела два часа в пыльном подвале архива, перерывая папки. Когда принесла стопку, он, не глядя, бросил:

– Отсканируй. Систематизируй по датам. И занеси в базу.

Когда я всё отсканировала, оказалось, что все эти материалы уже есть в общей базе данных компании.

– Софья, закажи обед из ресторана «Палермо». И учти, у партнёра аллергия на морепродукты.

Я потратила сорок минут на звонки, уточняя каждый ингредиент. Когда обед привезли, он распаковал его, осмотрел и отодвинул.

– Я передумал. Мы с ним встретимся прямо там.

Казалось, его забавляло всё это.

– Софья, необходимо составить презентацию по этим данным, – он скинул мне на почту гигабайты неструктурированных цифр. – К пяти вечера.

А на часах было уже три.

Каждое задание было бессмысленным, унизительным или невыполнимым в отведённые сроки. Он не кричал, не злился. Он был холоден, как айсберг. Он просто отдавал приказы, а потом наблюдал. Я постоянно чувствовала его взгляд на своей коже, как физическое прикосновение. Он ждал, когда я сломаюсь. Когда заплачу. Когда брошу ему в лицо эту папку с договорами.

Но я держалась. Я глотала комья обиды и усталости. Я вбивала данные в таблицу, пока в глазах не начинало рябить. Я бегала по этажам, выполняла его поручения и отвечала на его колкости ледяным «хорошо» или «сделано».

К семи вечера я физически ощущала каждый мускул в своём теле. Голова раскалывалась, спина ныла от неудобного стула. Я закончила очередную бесполезную презентацию и отправила ему на почту.

И теперь сидела в своём углу, пытаясь привести в порядок перепутанные им бумаги. Внутри всё клокотало. Если он снова поручит мне сделать что-то подобное, я взорвусь, не смогу промолчать. И в этот момент, словно услышав мои мысли, он поднял на меня взгляд. В полутьме его глаза казались абсолютно чёрными.

– На сегодня всё.

Его голос прозвучал привычно ровно, без единой эмоции. Я молча кивнула, взяла свою сумку и направилась к двери, чувствуя себя полностью разбитой. Я уже почти вышла, когда он вдруг заговорил.

– Кстати, самолёт с медицинским оборудованием для твоего отца вылетает завтра в девять утра. Его уже готовят к транспортировке. Деньги на счёт клиники в Майнце переведены сегодня утром. Врачи ждут.

Я замерла у двери, и пол на секунду ушёл из-под ног. Словно все мускулы, целый день бывшие туго натянутой струной, разом оборвались. В ушах зазвенело. Вся ярость и усталость разом куда-то ушли, оставив после себя лишь оглушительную, звенящую пустоту.

Он сделал это. Несмотря на все издевательства, он сдержал слово. И это самое главное.

Я медленно обернулась. Он смотрел на меня, и в его взгляде, под маской безразличия, на секунду мелькнуло нечто неуловимое. Не торжество. Не злорадство. Скорее... холодное, вымученное уважение. И вызов. Как будто он говорил: «Вот видишь? Я могу превратить твою жизнь в ад, но я не лгу. Я исполняю свои обещания. Теперь твоя очередь».

– Спасибо, – выдавила я, горло сжалось, и это единственное слово прозвучало хрипло и неестественно.

Он лишь отвёл взгляд к монитору.

– Это просто сделка. Завтра в восемь. Не опаздывай.

Шестая глава

Я ехала домой и не могла думать ни о чём, кроме одного: он сдержал слово. Тяжёлый, ледяной камень, лежавший у меня на душе, наконец сдвинулся. Сквозь образовавшуюся щель хлынуло такое ослепительное, болезненное облегчение, что слёзы сами потекли по щекам.

Припарковавшись у своего дома, я почувствовала лёгкость, которой не было много недель. И в этот момент зазвонил телефон. Мама.

– Сонюшка! Доченька! – её голос звенел, как хрустальный колокольчик. – Чудо! Настоящее чудо! Его начали готовить к транспортировке! Врачи всё организовали, мы вылетаем утром!

Воздух застрял у меня в лёгких. Я сжимала трубку и не могла вымолвить ни слова, слушая её счастливый, полный слёз смех.

– Мам… Это… Это самая лучшая новость, которую только можно услышать – ответила я, чувствуя, как по щекам снова катятся слёзы, теперь уже чистого, ничем не омрачённого счастья.

– Ох, родная. Чудо, просто чудо. Я не знаю, как и почему, но оно случилось, и теперь у нас обязательно всё будет хорошо.

Я не стала разрушать