Какие у них дела я не знаю, засыпаю реально мгновенно и крепко. А просыпаюсь…

Просыпаюсь от того, что на меня смотрит он.

Мой жених.

– Что ты тут делаешь? – говорю шёпотом, чувствуя себя так, словно мне не тридцать восемь, а восемнадцать.

– Любуюсь самой прекрасной женщиной на свете.

– А разве можно?

– Мне? – он ухмыляется. – Мне можно всё!

Наклоняется и целует в губы, а потом еще, и еще, и… Господи, это всегда теперь будет так хорошо?

У меня реально сейчас поведение и мысли как у восемнадцатилетней.

Что я там говорила раньше? В тридцать восемь влюбиться проще? О, да! Дурь всё та же.

Но как же мне с ним хорошо!

Как же…

Его руки везде, и губы, ласкают, совсем не нежно. Требовательно. Словно клеймя.

– Моя же? Моя, моя, моя.

Его. Да. Полностью! Так остро, влажно, так по-настоящему. Секс как танго. Главное, чтобы повезло с партнёром. Где-то я это уже слышала, да?

Стук в дверь застаёт нас практически на самом интересном месте.

– Чёрт…

– Лёш, что делать?

– Заканчивать, что… я уже… почти… люблю тебя, Надя… люблю… Чёрт…

Нам всё-таки удаётся закончить, потом мы хихикаем как подростки, а потом…

– Алексис! Мon cher enfant (мой дорогой мальчик). Как тебе не стыдно?

– Не стыдно, бабушка, совсем!

– Incroyable (невероятно)! И это мой внук!

– Да, бабушка, именно твой!

– Немедленно марш отсюда, пока я не достала ремень!

– Убегаю, моя драгоценная, обожаю.

– Кого?

– Тебя!

– Ты должен обожать свою невесту!

– Её я просто люблю. Сильно.

И он меня целует. И убегает, потому что вот-вот приедет стилист.

В половине седьмого я полностью готова к бракосочетанию.

Вернее, не готова совсем.

Мне страшно.

На мне стильный смокинг, под ним новое белье, голубая подвязка, старая заколка в волосах и чужое колье, с бриллиантами, которое мне надела Лиз.

– Будь счастлива, моя девочка! Если этот гад только попробует тебя обидеть, я его сама накажу.

– Он меня не обидит.

– Уверена?

– Конечно, потому что я знаю его бабушку.

Мы обнимаемся и стараемся не плакать, хотя тушь у нас водостойкая.

Все мои девочки в шикарных платьях.

Полинка украдкой вытирает слезы.

Мама с папой в шоке.

Гусаров и его Лара тоже в шоке.

Мы встречаем их, когда выходим из подъезда чтобы сесть в белоснежный лимузин.

– На счастье, – говорит Лиз, глядя на моего бывшего. – Говорят, что встретить козла перед свадьбой – это на счастье.

И вот мы стоим в красивом мраморном зале, и миловидная девушка, а не тётенька с «халой» на голове объявляет нас мужем и женой и предлагает поздравить друг друга.

И мы целуемся. Долго, жадно, голодно, и я слышу, как Лиз аплодирует и считает по-французски:

– Un, deux, trois, quatre, cinq…

Отсчитывает начало нашей новой, счастливой жизни.

– Горько!

Глава 54

Надежда.

– Определённо наша порода. – Заявляет Лиз глядя на мою внучку.

А я в шоке.

Не только потому, что стала бабушкой в сорок два.

А потому, что стала мамой в сорок. И… чёрт побери, готовлюсь сделать это еще раз.

Никто не знает. Только Лиз.

Лиз знает всё! Ей сейчас девяносто два. Для меня – сумасшедший возраст. Для неё – да всё в порядке.

Она как-то сказала мне, что сначала лет двадцать была тридцати пятилетней, потом еще лет двадцать пятидесятилетней, потом решила, что ей семьдесят и хватит.

Великая женщина.

Ce que femme veut, dieu le veut (Чего хочет женщина, того хочет бог) – это про неё.

Иногда я думаю, что без Лиз наш союз с Харди мог и не состояться.

Так и говорю ему – если бы не твоя бабушка!

Теперь, страшно сказать – прапрабабушка!

Когда Полина пришла бледная как мел с тестом и слезами на глазах я сначала не поняла, чего она плачет.

– Ма, я не хотела, то есть я хотела, но ты же скажешь, что рано?

– В двадцать один? Рановато, конечно, но…

– Мам, я не буду избавляться…

– С ума сошла, дурочка? Успокойся! Всё будет хорошо!

Полина училась на третьем курсе, Тёма уже работал. Жили они отдельно в нашей с Гусаровым квартире. Ну, вернее в той, которая когда-то была нашей с Гусаровым. Алексей выкупил его долю еще тогда, сразу, как только мы поженились. Выкупил и подарил мне.

Помню, как месяца через два после свадьбы я столкнулась с Ларой, она была осунувшейся, злой…

– Хорошо ты устроилась, Гусарова…

– Я уже не Гусарова, слава богу, я Бестужева. Гусарова у нас вроде ты?

– Хрен с два. Кинул меня твой Серёженька.

– Он не мой.

– И не мой. Теперь мутит с какой-то молодой стервой. Кинет она его.

– А тебе какая печаль, Лар? Не тебя же?

– Обидно… я же… я не хотела, чтобы вы расходились, правда, Надь.

– Не хотела бы, не раздвигала бы ноги перед моим мужем.

– Надь, не я, так другая! Все они кобели…

– Лар, это была ты.

Даже странно как-то слышать её слова было. Да и плевать уже, реально.

Гусаров до сих пор иногда звонит. Ищет встречи. Зачем?

– Надь… я был идиотом, я же любил тебя. Люблю…

Я могла бы сказать, что когда любят – не делают то, что сделал он. Но не стала. Смысл? Он и так это знает. А если не знает – его проблемы.

Я счастлива, что в конечном итоге всё вышло именно так. Потому что если бы не те его экзерсисы на столе я бы никогда не была счастлива.

С Алексеем.

Не научилась бы танцевать танго.

Не родила бы еще одну девочку.

Не стала бы бабушкой в сорок два.

Мы во всем поддержали Полину и Артёма, хотя я знаю, что Алекс был немного рассержен на сына.

– Девчонке учится надо, куда ей пелёнки сейчас?

– Знаешь, я её родила в двадцать, мне все помогали, и я счастлива, что родила так рано. Смотри, какая она у меня взрослая и я еще молодая.

– Надь, да я понимаю, но…

– Я ей помогу.

– У тебя у самой ребёнок маленький.

– И что, думаешь, я не справлюсь с двумя?

– Надя, ну ты же…

– Не девочка? Давай, давай, скажи! Получишь сейчас!

– Слушаюсь, моя госпожа.

– Лёш, если кроме шуток – у меня няня, деньги у нас есть, если что – поможем.

– Я понимаю.

– Или ты просто не хочешь еще быть дедом?

Он усмехается. Какой дед?

Да, совсем не дед! На него девки молодые заглядываются! Еще как!

Мы пару месяцев назад отдыхали в