Вытащить Катю на обед не получается. Капаем кровь. Надо постоянно быть рядом. Хотя мои тромбоциты ему подходят идеально. Даже удивительно. Обычно такая совместимость только с родственниками.

К нам в палату заглядывает трансфузиолог, но, увидев, что я здесь, хмыкает и с фразой «если что – наберешь» исчезает. Наберу, конечно. Особенно если что. Но пока все штатно. Слежу за капельницей, за Мишкиным состоянием. Он жмется ко мне, как прижимался бы любой малыш к своему взрослому в надежде облегчить мучения. Ведь я старше, сильнее, умнее. К кому же еще идти за помощью, как не ко мне?

Я вдруг понимаю, что этот крошечный человечек мне всецело доверяет. Сам этого не понимает, но он доверяет мне всего себя. Свою жизнь. И, наверное, в эту секунду приходит осознание, что он мне не посторонний. Он – мой. Он – мальчик, за жизнь которого я отвечаю, и я сейчас не о долге врача.

Внутри что-то екает, инстинктивно прижимаюсь губами к его колючей макушке и тут же слышу рваный Катькин вздох. Ну и? И чего ты так смотришь? Вот только не вспоминай сейчас Колькино «своих не оперируем». Никого к его ноге не подпущу.

Мишутка, кажется, дремлет. Я, если честно, тоже не отказался бы поспать. Можно и тут, на его подушке.

После стычки с Мироновым в ординаторскую не выхожу, хотя, конечно, ни для кого ни секрет, что я здесь.

Вижу по Катькиным глазам, что ее подмывает поговорить. Блин, не хочу возвращаться ко вчерашнему. Если только не к разговору… Но в чем-то она права. Лучше сразу все вычистить, чтобы не оставалось нарывов. После чего она взбесилась? Я ей напомнил, как она ушла от меня к Косте? Черт! Ну я тоже хорош. А можно просто все свести в койку?

Катя

В палате мы по-прежнему одни. Девочка Печенкина на уроке. А ее мать вышла в постирочную, не забыв нас одарить многозначительным взглядом.

Я вижу, что Марк устал. Лицо осунувшееся, глаза красные, он их постоянно трет. Значит, тоже ночь не спал.

Мишка задремал, Марк просто сидит рядом, по-прежнему обнимая его. Сажусь напротив, беру его за руку. Удивленно поднимает взгляд, смотрит на меня так, будто я ему только что отдалась. Ну… В принципе, это так и есть. Ни к чему все наши разборки. Смысл ссориться, если это ничего не меняет? Захарский решил, что мы его семья. А мне остается только смириться. И тихо наслаждаться этим счастьем.

– Ты домой поедешь?

– У нас сейчас должен быть большой консилиум, – поднимает глаза на капельницу, она почти закончена. – Завтра сложную девочку оперируем.

– А десять минут есть? Пойдем кофе выпьем? – тянусь к его щеке.

Он перехватывает мою ладошку, прижимается к ней губами.

– Катюшка, – шепчет страстно.

Ох, кроме нас тут никого, но двери-то стеклянные.

Остаться в больнице наедине – невыполнимая задача.

Склоняюсь, аккуратно касаюсь его губами.

– Пойдем вниз.

Он молчит, а я тону в его мечтательном взгляде…

Глава 37

Марк

– Захарский!

Дверь палаты распахивается, и на пороге нарисовывается безумно довольный Колян.

– Блин, чего орешь?! – фыркаю возмущенным шепотом. – Мальчишка только что уснул, – хотя взбесило меня, конечно, не это.

– Ой! – смешно тушуется этот громила. – Погнали к главному. Все собрались.

– Уже? – как же легко рядом с ней потерять счет времени! Встаю, достаю телефон. – Вызова-то еще не было.

– И что? Все ж знают, что ты тут! – тут взгляд Ветлова становится слегка игривым. – И даже все знают где!

– Да иди ты! – фыркаю, тру лицо.

– Иду! Пойдем вместе! – хохочет Колян и скрывается за дверью.

Блин! Тянусь к Катюшке, целую ее. Не так, как хотел бы, но… Медицинский костюм нифига не скрывает! Поэтому короткий поцелуй и…

– Сейчас вернусь, – подмигиваю ей, выхожу, догоняю Коляна.

Консилиум собрали по поводу девочки-подростка. Молодая спортсменка из маленького городка. У нее тот же диагноз, что и у Мишки, только попала она к нам в значительно худшем состоянии. Ее почти год упорно лечили согревающими мазями, убеждая родителей, что ее боли – это возрастное.

– Там еще онкоортопед опаздывает, но Борисов решил начинать, – на ходу сообщает мне Колька.

– Алгологи пришли? – очень хочу отловить одного из них и посоветоваться насчет обезболивающих для Михи.

Мне не понравилась его реакция на кеторол. И это ж еще смешная доза после биопсии была. А сейчас нам предстоит удаление сустава.

Мы тихо открываем дверь, я пристраиваюсь недалеко от входа.

Катя

Мишка проснулся. Я думаю, не из-за громогласного доктора Ветлова, а из-за того, что Марк, к которому он прижимался несколько часов подряд, ушел. Вставать сын не хочет. Играть или рисовать тоже.

Глажу его по голове, мурлычу ему его младенческую колыбельную. Но спать, в общем-то, еще рано, и в ход опять идут мультики. Пару минут смотрю, как мой сын улыбается нарисованным бумажным зверушкам, а потом все же решаю выпить кофе. Пусть и без Марка.

На кухне малознакомые мамочки обсуждают, как провести время после выписки. Одна из них из Хабаровска.

– Ой, девочки, летать боюсь до слез, – жалуется она, кутаясь в шаль.

– Ну так не лети! – хмыкает немного высокомерная чувашка.

– Так на поезде – неделю! – она вскидывает полные руки в отчаянии.

– У тебя ж дома младших нет! – разводит руками очень душевная чеченка, у которой пятеро детей. – Я понимаю, когда семеро по лавкам и уже невмоготу, по другим детям соскучилась. А так… – она делает многозначительную паузу. – Оставайся здесь!

– Тут можно хорошо провести время, если неплохо себя чувствуете! – включаюсь в болтовню я. – Мы успели в парк аттракционов сходить. Зоопарк. Океанариум хвалят, – перечисляю я местные детские достопримечательности.

– Ой, – снова всхлипывает мамочка из Хабаровска, – если б еще не так дорого жилье было снять.

– А ты в гостиницу звонила? – спрашивает чувашка, которая, несмотря на свое высокомерие, постоянно между химиями живет именно там.

– Звонила, – кивает мамочка. – Не селят.

– А ты просто поезжай! – советует ей чеченка. – Они иногда места не подают, а приедешь – койку поставят. У них всегда есть резерв! Еще вроде никого не выгнали!

– Да? – с надеждой спрашивает хабаровчанка.

– Да, – кивает чувашка. – Я сама однажды третьей в комнате спала. Ничего. Одну ночь можно. А потом женщина уехала в отделение, а я уже на ее место.

Мамочки переходят к обсуждению системы брони гостиницы, кто-то рассказывает, какая там кухня, кто-то вспоминает о своем общении с тамошней директрисой, но я это слушать уже не хочу. В конце концов, кажется,