Я хочу ее, едва увидев. Чудится, она одна на сцене и в зале кроме меня тоже никого. Я приехал сюда не за новой любовницей. Старая пока не вышла в тираж. Но едва представляю, что вот ее возьмет кто-то другой… Сразу все внутри бунтует — нет! Моя!

Не помню, что она пела. Не замечаю, как пролетает время. Не знаю, о чем я думаю. Просто смотрю и слушаю. Западаю на нее, как мальчишка.

Лишь когда она уходит со сцены, прихожу в себя. Не иду за ней немедленно только потому, что не хочу, чтобы все видели, что творится у меня в штанах. Такой интерес к девушке сложно скрыть.

Немного успокоившись, вызываю директрису интерната на приватный разговор в ее кабинет. Она только рада услужить, мысленно подсчитывая будущий заработок.

— Сколько хочешь за солистку? — спрашиваю напрямик.

Лицо директрисы вытягивает, улыбка исчезает.

— Не продается она, — вздыхает. — У нее на груди значок. Вы, наверное, не заметили. Мне очень жаль. Может, выберете другую? У нас много красивых и на все согласных девушек.

Значок не заметил? Да я имя свое не сразу вспомнил, когда она запела! Чудом сдержался и не ринулся на сцену и не завалил ее прямо там, у всех на глазах.

— Сколько? — повторяю.

— Вы не понимаете, — тараторит директриса, платком вытирая пот со лба. Чтобы отказать мне, надо иметь стальные яйца. — Девушка против. Вы же знаете, с такими куча проблем. Она может пожаловаться…

— Жизнь научила меня тому, что нет тех, кто не продается, — перебиваю. — Просто бывает неподходящая цена. Поэтому я спрошу еще раз — сколько? Подумай хорошенько, прежде чем ответить.

Я не угрожаю, но и так ясно — не будет по-моему, ей же хуже. Девушку я по-любому получу, а вот ее интернат может накрыться медным тазом, как и вся ее жизнь.

Директриса шумно сглатывает и бормочет:

— С ней будет куча проблем…

— Я их как-нибудь решу.

Торги начинают утомлять. Мне не терпится заполучить девушку. Я кроме как о ней, ни о чем думать не могу. Кровь от мозга окончательно отливает к паху.

Достав сотовый, спрашиваю:

— Твой номер телефона. Личный.

— Что? — директриса хлопает ресницами, а потом на автомате диктует номер.

Как и думал, на него оформлена карточка. Быстро делаю перевод и где-то в сумочке, висящей на спинке ее кресла, пиликает сотовый, оповещая об смс.

— Посмотри, — киваю на сумочку.

Она послушно исполняет. Достает сотовый, разблокирует… А дальше я наблюдаю за тем, как ее глаза постепенно расширяются от шока, а губы шевелятся подсчитывая нули в сумме, которую я перевел.

— Это слишком… — шепчет директриса.

— Этим вечером девушка должна быть у меня, — говорю я, поднимаясь из кресла. — Я пришлю за ней машину.

Я бы забрал ее прямо сейчас, но чертовы журналисты путают все карты. Ни к чему мне фото в завтрашних газетах рядом с интернатовской девчонкой. Придется подождать. Кто бы знал, как я это не люблю.

Выхожу на свежий воздух, и тот немного прочищает мозги. Я ведь даже имени ее не узнал. Плевать, сегодня вечером познакомимся. Поближе.

Ася

Конечно, я не надела принесенное директрисой платье. Надо быть совсем идиоткой, чтобы наряжаться на свое изнасилование. Именно так я воспринимала происходящее. Меня везут куда-то против моей воли, значит, это насилие.

Когда за мной приходят, я все еще в серой интернатовской форме — сарафан длиной до колен и белая блузка под ним. Директриса морщится, но машет на меня рукой.

Кстати, она приходит не одна, а в сопровождении двух охранников. Они нужны на случай, если я вздумаю сопротивляться. Увидев их, я сникаю. Директриса не шутила, говоря, что если потребуются меня силой запихают в машину.

Под конвоем она ведет меня к выходу. На улице уже темно. Во дворе интерната стоит машина. Я не разбираюсь в марках, но понятно, что дорогая. Черный металлик, с хромированными деталями.

Передо мной открывается пассажирская дверь, только я не спешу садиться. Наоборот пячусь. Но упираюсь спиной в широкую грудь охранника.

— Не шали, малая, — предупреждает он. — А не то хуже будет.

Я шумно сглатываю. Знаю, как бывает хуже. За любую провинность эти самые охранники таскали нас за косы в местный карцер — комнатушку без окон в подвале интерната. Посидишь там день в компании крыс и сразу становишься послушной. Такая воспитательная методика у нашей директрисы.

— Садись, — командует она.

На негнущихся ногах я подхожу к машине. Кажется, это не дверь открыта, а распахнута пасть монстра. И сейчас он меня проглотит, целиком.

Плюхаюсь на кожаное сиденье. Дверь тут же закрывается и щелкает замок. Все, я в ловушке. Не вырваться.

В салоне приятно пахнет, тихо играет музыка. Я здесь одна, от водителя меня отгораживает непрозрачная перегородка. Между сиденьями в ведерке со льдом стоит открытая бутылка шампанского. Мне предлагают расслабиться и получить удовольствие от поездки.

Я не притрагиваюсь к шампанскому. Но пить на самом деле очень хочется. В горле аж саднит.

Замечаю бутылку обычной воды, без газа. То, что надо. Осматриваю ее, вроде запечатана. Рискую открыть и выпить, иначе точно умру от жажды.

Прохладная вода скатывается по небу вниз и дарит успокоение. Выпиваю пол литровую бутылку почти до дна и только тогда останавливаюсь. Обхватываю себя руками за плечи. Меня колотит озноб, зубы стучат, хотя в машине тепло. Мне еще никогда не было так страшно. Даже в «карцере» интерната, когда вокруг бегали крысы. Уж лучше к ним, чем к мужчине, который меня купил, как вещь.

Мы выезжаем за город. Машина увозит меня все дальше от интерната, прочь от безопасности и свободы воли.

Через полчаса сворачиваем в элитный загородный поселок. Вскоре машина подъезжает к воротам, а за ними скрывается даже не дом, а целый особняк. Три этажа, на первом огромные окна во всю стену, ухоженный сад вокруг — все здесь буквально кричит о достатке. Я в таких местах прежде не бывала.

От всей этой роскоши и страха я цепенею. Тело работает, но разум как будто отключается. Я превращаюсь в куклу, послушно выполняющую приказы.

Сказали выйти из машины — вышла. Повели в дом — пошла. И так до тех пор, пока я вдруг не обнаруживаю, что нахожусь одна в комнате с камином.

Уютно потрескивают двора, но меня этот звук не успокаивает. Смотрю