часто нежились у него на диване. Да, да, да, он изменился до неузнаваемости. Больше не говорил мне грубых слов, не касался грубо, больше не трахался со мной, как часто он это говорил ранее. Теперь мы занимались любовью… Он даже трогал меня, словно боялся причинить боль. Интересовался, как именно мне нравится, когда доставлял удовольствие своими умелыми движениями. Всё было настолько прекрасно, что я просто боялась сглазить это хрупкое счастье.
Для меня то, что происходило между нами было именно счастьем. Я чувствовала, как со скоростью света влюблялась в него и мне было из-за этого дико страшно. А что если всё это временно, что если я ему надоем? Я конечно боялась за своё измученное сердце, но больше всего боялась за сестру и нашего ребёнка, потому что я решила оставить его. Не смогу, не смогу я сделать аборт. Он уже частичка моей души, я с ним тихо разговариваю, когда никто не слышит, когда Антона нет рядом. Я знаю, что у него уже сердечко бьётся, бьётся вместе с моим… Не смогу поднять руку, не смогу убить его. Я просто не смогу жить с этим грехом всю жизнь… Мне иногда снятся сны с моим маленьким. Он зовёт меня и просит посмотреть на него. Я уже давно его приняла, просто никак не осмелюсь рассказать его папе о нём…
– Диан, зайди ко мне.
Ну вот, только вспомнила о нём и он сразу позвал к себе. Улыбнувшись, сбросила звонок и отложив весь инвентарь направилась в его кабинет.
– Привет, – широко улыбнувшись здоровается.
Когда мы одни он просто светится при виде меня и это ещё больше добавляет уверенности, в том, что я ему небезразлична. Правда он ещё мне не признавался о том, что чувствует ко мне на самом деле. Но не это больше меня обижает, а его отношение ко мне на людях. При своих коллегах, он ведёт себя так, будто меня не существует. Делает вид, что не замечает, или одаривает холодным взглядом, когда неизбежно сталкиваемся взглядами.
Он словно стесняется меня. И я бы это поняла раньше, ведь тогда я была для него продажной эскортницей, но ведь сейчас он знает правду… Что не так? Почему он так себя ведёт? Этот момент меня очень сильно задевает, но я не чувствую себя в том положении, когда могу с него что-то требовать. Он итак дал и даёт мне большие возможности, я правда благодарна ему.
Меня мучают три вопроса. И каждая из них сложнее другой.
Почему он так ведёт себя при других?
Кто мы сейчас друг для друга?
И как он отреагирует, когда узнает о нашем малыше?
– Я купил тебе обед. Проходи, я тебя накормлю.
– Спасибо, но зачем? Правда, не стоило. Я бы сама могла купить…
– Я знаю, но мне захотелось самому позаботиться о тебе. Или нельзя? – Прокурор выгибает бровь и смотрит на меня удивлённо, будто я его сейчас оскорбила.
– Нет, нет. Мне просто непривычно, что теперь всё по-другому. Раньше никто не заботился обо мне…
– Глупышка, иди ко мне.
Антон прижимает меня к себе и дарит нежный поцелуй, параллельно поглаживая спину. Его губы медленно переходят за ухо и у меня просто мурашки по всему телу начинают бегать. Я просто схожу с ума от его касаний, от его близости. Голова немножко даже кружится. И вот так каждый раз, когда он касается меня. Разве это нормально? Мне нельзя привыкать, но как же он хорош собой?
Одна рука ложится ему на шею, а вторую запускаю в волосы. Втягиваю его воздух и мне окончательно срывает крышу. Я неторопливо нахожу его губы и поцелуй из нежного переходит в очень откровенный. Антон отрывается и чуть усмехнувшись улыбается, жадно впившись в мои глаза.
– Знаешь, мне иногда кажется, что я никогда не смогу насытиться тобой.
Я улыбаюсь в ответ и тянусь к его губам.
– Нет, сначала поешь, а потом мы продолжим. – Настаивает Бессонов, а я чуть не вою от облома. Я беременна, у меня гормоны быстро реагируют на такого рода провокацию. Злюсь, но ничего не могу открыто сказать, что хочу его. Хочу продолжение и никакая еда меня сейчас не успокоит. Поджав губы смотрю на бумажный пакет из знакомой кафешки.
Бессовестный Бессонов всё видит и понимает, но всё равно не отказывается от идеи накормить меня.
– Иди мой руки в моей уборной, а я пока разложу тебе обед.
Пыхтя выполняю его приказ, но когда возвращаюсь в нос сразу бьёт мерзкий запах рыбы и я понимаю, что дело дрянь. Тошнота накатывает, я стараюсь делать вид, что всё нормально, но не могу контролировать свой организм.
– Что такое? Ты побледнела резко. – Обеспокоенно смотрит на меня Бессонов.
– Всё нормально. Я просто не очень люблю рыбу…
– Ладно. Я тогда в следующий раз буду учитывать твои вкусовые предпочтения.
Он ещё что-то говорит. Пытается извиниться по своему, но я уже ничего не слышу. Тошнота усилилась, я зажимаю рот рукой и несусь обратно в его уборную. Меня там выворачивает наизнанку. Так сильно меня ещё никогда не выворачивало. Мне так было плохо, что даже не смогла возразить его присутствию. Он стоял надо мной и придерживал мои волосы. Когда всё закончилось и он помог мне умыться, я подняла глаза и посмотрела в зеркало. Бессонов с мрачным взглядом поймал мой. И это был конец. Он всё понял.
Я вышла и схватившись за шею начала гладить себя, я всегда так делаю когда сильно нервничаю.
Антон вышел следом, раскрыл окна и выбросил обед в мусорку. Стоя возле своего рабочего стола, он долго молчал, прожигая меня своими тёмными глазами.
– Скажи, что это не то о чём я думаю. – Обманчиво тихо спросил прокурор.
Я не выдержала, меня начало трясти, слёзы градом посыпались и я заикаясь еле выдавила из себя.
– Я беременна…
– Твою мать!.. – Он сбросил всё что было на столе. Продолжал громко выражаться, пока я закрыла уши и отрицательно мотала головой. Мне не хотелось слышать всё это. Я пыталась отключиться, выпасть из реальности, но он не дал.
Подойдя схватил за локоть и припечатал к стене.
– Ты глупее, чем я думал. Неужели считаешь, что я позволю родить тебе этого ребёнка? – Глазами махнул на мой живот. А я продолжала плакать и мотать головой. Я не принимала, не могла принять эту реальность.
– Но это же