Удовлетворенно им киваю, оборачиваюсь к Кате.

– Так, контроль мочи давай!

– Вот, – она подает мне блокнот и при этом забавно краснеет.

Смешная. Стоп. Что-то не сходится… Вышло больше, чем влили.

– Он пил?

– Нет, – качает головой.

– Кать, ошиблась где-то, – открываю назначения, пересчитываю. – Двести пятьдесят миллилитров во входящих не хватает.

– Как? Я…

– Наверное, стояли одновременно и химия, и промывка. А ты посчитала что-то одно.

А если ошибка в двести пятьдесят миллилитров, то задержка почти в двести.

Открываю карточку, назначаю мочегонное.

– Задержка жидкости идет. Сейчас медсестра уколет мочегонное, собираешь, считаешь, часа через три принесешь мне покажешь.

Смотрю на своего пациента. Миша бледный, но мордашка спокойная. Малыш просто спит.

– Это очень плохо?

У Кати опять продольная морщинка на лбу.

– Ничего, прорвемся, – улыбаюсь ей.

Она рвано вздыхает, а я вдруг понимаю, что снова хочу прижать ее к себе, почувствовать ее дыхание на своей груди, зарыться носом в ее волосы и тихо прошептать, что все будет хорошо! ВСЕ! БУДЕТ! ХОРОШО!

– Завтра будет еще лучше, – отойдя от нее на пару шагов, говорю я. – Будете на стойке кататься.

– На стойке? – удивляется Катя.

– Ага! – улыбаюсь. – Только медсестрам на глаза не попадайтесь, они за это ругаются, – подмигиваю ей, уходя из палаты.

Мне надо зайти еще в седьмую, и очень хочется поужинать. Или пообедать. Или позавтракать. А главное – уйти от Кати подальше…

Глава 15 

Катя

В начале двенадцатого подхожу к ординаторской, аккуратно стучу.

– Да, – кричит Марк.

– К тебе можно? – приоткрываю дверь, заглядываю.

Марк растекся по большому дивану. Еще, скорее, сидит, но откинулся на спинку, вытянул ноги, что-то смотрит в телефоне.

– Да! – отвечает и резко встает. – Входи, – распахивает передо мной дверь и тут же ее захлопывает, едва я переступаю порог.

– Вот, – я ему протягиваю лист учета водного баланса, – ты велел тебе показать.

– Ага, давай, – забирает мои записи, открывает у себя назначения в планшете. – Кофе сделать? Мишка спит?

– Нет, да, – я смущаюсь, путаюсь, а он улыбается. – Спит, – резко киваю.

– Тогда выпей со мной кофе. А то останусь сейчас один в тишине – точно усну, – хмыкает он, не отрываясь от планшета. – Сейчас все в норме, – возвращает мне табель. – Тебе все так же несладкий с молоком? – смотрит на меня призывно.

Пожимаю плечами, кажется, краснею, несмело киваю. А он как ни в чем не бывало берет со шкафа две чашки.

– Тебе когда капельницу менять? – спрашивает он, включая кофемашину.

– Там еще почти на час флакона, – присаживаюсь на край дивана. – А Миша правда завтра встанет? – спрашиваю я Марка.

Наверное, я как-то глупо выгляжу в этот момент, потому что он вдруг смеется. Очень тепло, но смеется.

– Правда, – отвечает. – Я сам его подниму, надо, чтобы на ногу нагрузка была. Пора.

Марк тоже садится на диван. Вполоборота лицом ко мне, правда, достаточно далеко. Упирается локтем в спинку дивана, подпирает рукой голову. Смотрит внимательно, будто изучает.

– Да? Дальше будет легче? – уточняю я.

– Будет, – уверенно кивает он. – Три дня, – и прячет нос в чашке.

– А, – дергаюсь я, чуть не разливая горячий напиток. – А потом?

– А потом упадут лейкоциты, – спокойно отвечает Марк. – Да не бледней ты так! Это нормально! Это обычное течение лечения! Откапаем, если надо будет, кровь перельем. Посидите пару дней в карантине, – рассуждает он. – И, скорее всего, без перерыва начнем вторую химию. Надо будет с онкологами посоветоваться, ну, и Мишкины анализы посмотреть.

Его голос звучит так буднично, так естественно, что мой ужас куда-то отступает, и я начинаю верить, что все в порядке, все получится. Как и все в присутствии доктора Захарского… Доктора Захарского. Поднимаю на него взгляд.

– А ты давно тут работаешь? – спрашиваю тихо.

– Ну, как вернулся, так тут и работаю, – пожимает плечами, – почти год.

Молчу. Пауза очень неловкая.

– К отцу не заезжал? – зачем-то спрашиваю.

– Нет, – усмехается он. – Даже мыслей таких не было.

Замолкает. Молчу и я.

– А твои где? – вдруг спрашивает.

– Кто?

– Ну твои родители, – хмурится, пожимает плечами. – Тут же недалеко ехать! В отделении только успевают отбиваться от бабушек, тетушек… А ты одна…

– Ой… Ты же не знаешь, – поднимаю на него взгляд. – Они развелись.

– Давно?

– В тот год, когда…

Когда ты уехал, продав меня. Когда я вышла замуж… В тот замечательный во всех отношениях год…

Не произношу этого вслух. Перескакиваю, а он и сам все понял.

– Они квартиру продали, папа взял свою часть денег и уехал к бабушке, в Красноярский край. Мы с ним созваниваемся иногда… – опускаю взгляд.

Последний раз папа звонил поздравить меня с днем рождения, правда, попутал месяц: вместо июля позвонил в июне.

– А мама, – вздыхаю, – мама снова вышла замуж, – стараюсь улыбнуться. – Даже еще раз родила, представляешь? – усмехаюсь. – У Мишки есть тетушка на год младше его. Она с новой семьей в Дмитровку уехала, – мой голос вздрагивает.

Вспоминаю, как мама купила дом, но… Но не дала мне туда въехать. Не для меня он был. «Тебя хороший мужчина замуж зовет, вот и иди! И я еще личную жизнь устрою!» Поднимаю на Марка глаза.

– Вроде недалеко, но видимся редко. Каждый в своих заботах.

– Понятно, – Марк сжимает губы в тонкую линию, а его глаза вдруг темнеют, как если бы он злился.

– Ну, – стараюсь улыбнуться, – как-то так! Из близких осталась одна Светка, но она работает пятидневку. Будут длинные выходные, она появится…

– А муж? – спрашивает Марк резко.

– Муж…

– Марк Александрович, – дверь вдруг распахивается без стука.

На пороге стоит красивая девица с округлыми формами. Она одета в белый халат, но под ним явно выходное красное платье, сексуально обтягивающее все ее выпуклости. Волосы уложены, нанесен яркий макияж, на груди неуместное для больницы колье. Она совершенно точно хотела произвести впечатление.

– Марк? – с наездом спрашивает девица, испепеляя меня взглядом.

– Ой, – подскакиваю. – Я совсем забыла! У меня же капельница! – вылетаю из кабинета, кажется, пунцовая.

Боже, что со мной творится? И от чего я задыхаюсь? Кто я такая, чтобы… Чтобы что? Ревновать? Какое я имею право ревновать Марка, если сама замужем?

Влетаю в палату, стараясь не шуметь, смотрю на флакон, в котором болтается еще почти четверть, и медленно оседаю на кушетку, захлебываясь от рыданий, которым не могу дать волю…

Марк

Внутри все дрожит и вибрирует. Катька! Отчего же ты сводишь меня с ума? От твоего запаха бегут мурашки по коже, от близости с тобой в животе все свернулось тугим узлом.

Ты здесь. Рядом со мной. И больше никого. Черт, только не уходи! И не шевелись.