руку от матери. На картине Анна Кирилловна выглядела краше, чем в жизни. Ее чрезмерную худобу художник не показал, а строгому бледному лицу придал красок. Только вот взгляд был таким же – жестким, надменным, подавляющим. Мачеха смотрела с портрета на Елену с укоризной, будто знала о ней какую-то тайну и всем своим видом показывала, что тайну эту выдаст. Елена всегда тушевалась в присутствии Анны Кирилловны и даже теперь, хоть это была всего лишь картина, испытывала робость. А вот младший брат, ее любимый Павлушенька, вышел совершенно настоящим. Художнику удалось передать его задорный взгляд, румяные щечки и легкую улыбку, которая появлялась на губах ребенка, когда тот задумывал какую-нибудь шалость.

Портрет повесили в малой гостиной над диваном. И теперь Анна Кирилловна будет взирать с него на всех, кто окажется в этом помещении. Сама она здесь бывала редко – считала эту гостиную холодной и все время здесь зябла. А вот Елена, напротив, проводила здесь много времени, иногда с книгой, иногда за вышивкой, а иногда просто смотрела в большое окно на подъездную аллею в надежде, что к ним пожалуют гости. Правда, в Хворостино редко наведывался кто-то интересный.

«Анна Кирилловна нарочно велела повесить свой портрет здесь, чтобы вечно напоминать мне, кто здесь настоящая хозяйка», – грустно размышляла Елена.

– Ну, Елена, хорошо Анатоль Митрич Аннушку написал? – спросил Павел Андреевич, неслышно войдя в гостиную.

Елена вздрогнула.

– Неплохо, батюшка, – ответила она.

– Али не нравится?

– Отчего же… нравится.

Павел Андреевич покосился на дочь.

– Ну-ну, говори, что на уме у тебя, – поощрил он дочь.

– Неправда это, – Елена повела рукой в сторону портрета. – Анна Кирилловна в жизни не так молода… и худее.

– Значит, плохо написал Анатоль Митрич?

– Неплохо, что вы, батюшка, совсем неплохо. Павлушенька как живой!

Елена не смела говорить что-то в противовес отцу. Никто не смел. Нрава он был строгого, но справедливого.

– Я Митричу и твой портрет заказал. Завтра приедет, будет писать здесь, на пленэре.

– Не стоило, батюшка, – покраснела Елена.

– Отчего же? Пусть и тебя напишет. Тоже здесь вот повесим, на другой стене.

– Хорошо, – кивнула Елена.

– Завтра к нам гости пожалуют, – сообщила Павел Андреевич.

– Не только художник? – догадалась Елена.

– Приедут граф Щетинин с сыном Дмитрием. Весьма приятственный молодой человек. – Отец посмотрел на Елену многозначительным взглядом, под которым та смутилась и опустила глаза. – Дмитрию Ивановичу двадцать пять, он уже распоряжается отцовскими угодьями под Псковом. Очень недурственный парень, а главное – серьезный, с головой. Такой отцовское доброе не растранжирит, – рассказывал Павел Андреевич.

«Зачем папенька мне это говорит? – думала Елена. – К чему это он ведет?»

– Ты к нему присмотрись, доченька. Пора уж.

– Что пора? – вскинула она на отца испуганные глаза.

– Жениха подходящего подыскивать, что ж еще? – усмехнулся Павел Андреевич.

– Не нужно это, батюшка…

– Отчего же?

Дверь распахнулась, и в гостиную вошла Анна Кирилловна с восьмилетней Наташенькой.

– Вот ты где, – одарила Анна Кирилловна Елену укоризненным взглядом. – Поди мою шаль найди. Зябко, а я не знаю, куда она запропастилась.

Елене идти куда-то и искать мачехину шаль не хотелось. Что она ей, девка крепостная, что ли, чтобы бежать по первому зову? Тем не менее, увидев полный вызова взгляд Анны Кирилловны, Елена решила на этот раз не перечить. Мачеха словно ждала, когда падчерица взбрыкнет и начнет дерзить, словно специально подзуживала ее да выводила из себя.

– А я знаю где, – шепнула Елене Наташенька и взяла ее за руку. – Пойдем вместе поищем.

– Пойдем, моя голубушка, – улыбнулась сестре Елена, и они вышли.

Когда за ними закрылась дверь, Павел Андреевич обратился к жене:

– Завтра Щетинины приезжают. Думаю, к ужину пригласить кое-кого из соседей. Отправь человека к Ростовцевым да к Сольским.

– Вы же с Сольским прошлый раз разругались в пух и прах, – напомнила Анна Кирилловна.

– Ерунда, – махнул он рукой. – Сольский беден, что церковная крыса. Его сколько не бей, он все равно рад услужить. Так что пусть приезжают. Ты поласковее записочку напиши, он и забудет о былых обидах.

– Павел Андреевич, дорогой, зачем нам здесь Сольские, нахлебники эти? – скривилась Анна Кирилловна.

– Брось, Аня. У Сольских дочь нашей Елене ровесница. Всё будет веселее.

– Что же, мы гостей зовем Елену развлекать? – недовольно поджала она губы.

– И Елену, и себя тоже. Давно у нас гостей не было, – примирительно сказал Павел Андреевич. – Не артачься, Аня. Сама знаешь, я Щетининых с намеком зову. Глядишь, и сосватаем Елену с Дмитрием.

– Твоими бы молитвами. А то, не ровен час, как выпорхнет Елена из-под отцовского крыла, опозорит нас…

– Прекрати, – одернул он жену. – Не городи, Аня. Иди-ка лучше прикажи комнаты гостевые проветрить, перины взбить да большую гостиную открыть, чтобы к завтрашнему все готово было.

Анна Кирилловна, недовольная, вышла, а Павел Андреевич проводил ее долгим взглядом. Снова жена взялась за свои намеки про Елену. Не верил он сплетням, но ведь давеча глаза его не могли обмануть – выходила дочь спозаранку из дома и виделась с кем-то на аллее…

Глава 11

Наше время

– Смотрите, какой интересный портрет на стене. Как думаете чей? – спросил Алексей.

Они с Радой замерли перед большой картиной, висевшей на одной из стен. Краски на ней выцвели, но лица все еще были отчетливо видны. Изображенная на портрете женщина могла бы даже показаться красивой, если бы не ее колкий, пристальный взгляд, который пригвождал смотрящего к месту и словно следил за каждым его движением.

– Не знаю, кто эта дама, но выглядит она отталкивающе, – пробормотал Алексей.

– Чем же она вас отталкивает? – покосилась на него Рада.

– Глаза полны ненависти и презрения к окружающим. Не хотел бы я оказаться в обществе такой мадам.

– Тут я с вами солидарна, – откликнулась Рада. – Женщина и правда неприятная, а вот мальчик очень мил.

Рада сделала пару шагов поближе к портрету и дотронулась до полотна пальцами.

– Думала, пыль, – сказала она, – но нет – картина и правда так сильно выцвела.

– Ее повесили прямо напротив окон. Хоть это и северная сторона, но солнце сюда явно заглядывает, вот краски и выцвели, – объяснил Алексей.

Так как в комнате больше не было ничего, что бы привлекло их взгляд, Рада и Алексей, не сговариваясь, повернулись к дверям и вышли. Если бы Рада была мнительной, то она могла бы поклясться, что женщина с портрета смотрела им в спины, словно прожигая насквозь.

– Давайте заглянем в дверь напротив, – предложил Алексей.

Оказавшись перед дверью первой, Рада распахнула ее. Тусклого света, проникшего сюда из вестибюля, хватило, чтобы понять – перед ними