Еще какое-то время работали молча. Люди в траншеях вообще мало разговаривали – старались сберечь каждую крупицу энергии. Вдруг людей как будто всколыхнуло, все выпрямили спины и только потом послышался долгожданный крик: «Воду привезли!» Люди так же тихо, как работали, складывали лопаты, поднимались наверх и шли к машине. Костик легко вспрыгнул на бруствер, потом подал Варе руку и легко поднял ее наверх.

– Ты давай свой котелок и посиди тут, а я быстро сбегаю.

Варвара, кивнув Костику, отошла к чахлому кустарнику и в изнеможении опустилась на траву: «Костик, он такой славный, такой добрый, настоящий друг. Ну что бы я делала без него?»

Слово «друг» неприятно кольнуло Варино сознание, но это ощущение, не задержавшись, сразу же растворилось в кипящем зное, заполнявшем не только тело, но и сознание. С того утра на речке прошло три недели, ничто не напоминало о случившемся, Костик вел себя как всегда, и Варе стало казаться, что все это ей только приснилось. Хотя временами молчаливая забота Костика заставляла ее в мыслях возвращаться к тому утру, и она была вынуждена признаться самой себе, что ищет в этой заботе признаки какой-то особенной, не совсем дружеской привязанности. Правда времени на размышления оставалось все меньше – усталость заставляла ее засыпать, «не донеся голову до подушки».

Люди стали возвращаться обратно, но теперь среди них чувствовалось какое-то возбуждение, они шли уже не по одному, а группами, воздух наполнился шелестом голосов, который постепенно превращался в ровный гул. Из-за куста вынырнул Костик и протянул Варе котелок, до краев наполненный тепловатой водой. Девушка жадно припала к отдававшей чем-то прелым влаге. И только почувствовав, что колючки во рту рассосались, а язык принял нормальный свой размер, она подняла на Костика глаза, в которых теперь плескался вопрос. Однако тот молчал.

– Что там?

– Немцы в Обливской.

Варвара вскочила на ноги:

– Да что ты такое говоришь? Этого просто не может быть. Это же чуть больше двухсот километров.

– Подожди, есть и еще новость: завтра мы возвращаемся домой…

– Домой?

– Да¸ в ближайшие дни в области будет объявлено военное положение.

– Ты хочешь сказать?..

– Варя, мы едем домой, это сейчас главное. Ты, наконец, отдохнешь…

– Да о чем ты говоришь, ты понимаешь, что происходит?

– Да, я понимаю: фронт приближается и, возможно, очень скоро будет здесь, вот в этих самых окопах.

– Нет, не будет этого никогда! Слышишь, никогда! Немцам никогда не быть на Волге.

Костик молча отвернулся и пошел к траншее.

6

На дороге творилось что-то невообразимое. Всю степь, на сколько хватало глаз, заполонили стада. И среди этого мычавшего, хрюкавшего, блеявшего моря вот уже три часа стояли грузовики, набитые изнемогавшими от жары людьми.

Машины пришли не в шесть утра, как ожидалось, а почти в девять, но главное, вместо сорока их оказалось только четырнадцать. Началась паника, люди во что бы то ни стало пытались попасть в кузов – усталость и тревога гнали людей домой. В результате погрузка заняла гораздо больше времени, чем нужно было, а машины оказались просто забиты людьми, которые сидели впритык друг к другу, а кому-то пришлось даже стоять. И все-таки забрать удалось далеко не всех. Однако Варя попала в кузов одной из первых – и здесь не обошлось без Костика, он буквально приступом взял кузов, пока другие выясняли, что произошло, почему так мало машин, и каким образом люди будут вывезены отсюда. В одиннадцатом часу машины, наконец, тронулись.

Ехали около часа, когда на дороге стали попадаться стада, двигающиеся в сторону города; постепенно их становилось все больше. Сначала они шли в степи, потом начали заполнять дорогу, и машинам пришлось замедлить ход, чтобы пробираться между ними. И наконец, скотина заполонила все окружающее пространство и машины, оказавшись в самой гуще, окончательно остановились.

Время уже перевалило за полдень, когда наконец выяснилось, что городским комитетом обороны было принято решение об эвакуации скота за Волгу. И вот теперь тысячи и тысячи животных двигались в окрестности Сталинграда, где должны были переправиться на левый берег. Прошло еще два часа, а машины, набитые сидящими и стоящими людьми, не двигались с места. Не было возможности не только спуститься из машин, чтобы размять ноги, но даже переменить положение. К жаре и жажде добавились еще и мухи, неизменно сопровождавшие скотину. Они, жужжа, садились на руки и лица, липкие от пота. Но самым мучительным было чувство тревоги, снедавшее людей, оно ржавым поршнем ходило внутри, разрасталось, мешало думать, не давало говорить. И над машинами висела тяжелая, словно ватная тишина.

Варвара, вконец измученная, сидела, привалившись к Костику. Какая-то мутная, липкая дремота овладела ею, когда машины, наконец, тронулись. Легкий ветерок, сопровождавший движение, выдернул девушку из полудремы. Дышать стало чуть легче, и теперь Варя, не отрываясь смотрела на дорогу, бегущую навстречу, и также какой-то бегущей полосой текли ее мысли: «Что же там, в городе? Что будет? Как все будет?»

Ближе к вечеру въехали наконец в город. И вдруг оказалось, что жизнь идет своим чередом. По улицам шли люди, спеша по своим делам, проносились машины, позвякивали на остановках трамваи. Вот только лица были чуть озабоченнее, машины ехали быстрее, а дребезжащий звон трамваев вызывал смутную тревогу.

Грузовики выехали на Первомайскую и неожиданно остановились у здания Авиаучилища, где сейчас размещался Крайисполком. Вся улица у подъезда была заставлена мебелью, завалена какими-то узлами и кипами бумаг, вокруг суетились люди. Варя с высоты кузова видела, как к первой машине подскочил коротконогий, весь какой-то круглый мужчина, похожий на колобка. Сходство со сказочным персонажем усиливала обширная лысина, блестевшая на уже низко стоявшем солнце. Коротышка распахнул дверцу машины и что-то доказывал водителю, активно размахивая руками. В конце концов водитель вышел и махнул рукой, давая сигнал к разгрузке. Люди стали медленно выбираться из опостылевшего за целый день кузова, с трудом разминая совершенно затекшие ноги. Ни у кого уже не было сил спорить или выяснять, почему их высаживают здесь, а не у здания универмага, откуда три недели назад они уезжали. Но «колобок» не желал мириться с их медлительностью. Он бегал вокруг, размахивал руками и что-то кричал визгливым, вызывающим раздражение голосом. Не успев