Изредка, когда отец выигрывал на скачках, он возвращался домой веселым и возбужденным, как мальчишка. Тогда ее мать взбегала по лестнице наверх, укладывала свои лучшие наряды в саквояж, и они отбывали в Дублин на недельку, отпраздновать это событие.
Корнелия никогда не ездила с ними, но всегда с удовольствием слушала их рассказы о Дублине: как они гуляли по многолюдным, залитым ярким светом улицам, посещали модные рестораны и театры. Ее мать всегда возвращалась в новом нарядном платье и дорогой шляпке, украшенной цветами и перьями.
Мать демонстрировала свои покупки кузине Алине, Корнелии и Джимми. А затем, насладившись вдоволь их шумным восхищением, убирала подальше до того случая, когда удача снова улыбнется им.
Одежда матери оказалась впору Корнелии. Платья сидели хорошо, однако, даже не бывая еще в Англии, Корнелия догадывалась, что все наряды давным-давно вышли из моды. Но это ее мало беспокоило. Гораздо большее неудобство доставляла длинная юбка, непривычно развевающаяся вокруг ее лодыжек, и шляпка, ненадежно покачивающаяся на плохо уложенных волосах.
Со всей старательностью, на которую была способна, Корнелия скопировала прическу из дамского журнала мод, единственного, которым располагала и который раньше принадлежал кузине Алине. Результат, однако, следовало признать не очень удачным, и Корнелии теперь оставалось только надеяться, что со временем она сможет одолеть эту науку прежде, чем доберется до Англии.
Ночь перед путешествием выдалась бессонной. Удрученная расставаньем с Росариллом, Корнелия сознавалась сама себе, что се пугает и смущает тот большой, чужой мир, о котором она почти ничего не знала. Здесь, среди холмов и лесов, она чувствовала себя уверенно и по-хозяйски. Жеребята бросались к ней на зов и следовали по пятам, а Джимми одобрительно улыбался, глядя на них. Да, Джимми любил ее, он был единственным человеком, которому Корнелия всецело доверяла. Со смертью отца и матери, а затем кузины Алины Джимми и Росарилл были всем в ее жизни. Но теперь и их отнимают у нее!
Единственным лучом надежды в беспросветной мгле было то обстоятельство, как разъяснил Корнелии адвокат, что когда ей исполнится двадцать один год, она станет сама себе хозяйкой.
Должно пройти три года, и тогда она сможет вернуться домой. Чем больше Корнелия размышляла об отцовской родне, тем больше ненавидела ее. Ей частенько доводилось слушать рассказы отца о том, как его родня высокомерно обходилась с ним, также как и о том, что родные матери отвергли Эдит, после того как она сбежала из дому с мужчиной, которого они считали бездельником. Ее родители нередко высмеивали в своих разговорах чопорного старшего брата отца, и Корнелия привыкла думать о нем, как о посмешище. И после короткого визита ее дяди, когда респектабельный лорд Бедлингтон прибыл на похороны родителей Корнелии, она не изменила своего мнения о нем.
Краснолицый, дородный и напыщенный Джордж Бедлингтон едва нашел несколько слов утешения для своей бледной и худенькой племянницы. Он решил, что она имеет странную манеру одеваться. Корнелия была облачена в одно из платьев кузины Алины, слишком широкое в талии и в то же время слишком для нее короткое. Но Корнелии казалось бессмысленным покупать черное платье.
Они с кузиной Алиной знали, что больше ей не придется его надевать, – сразу после того как родственники оплачут усопших, Корнелия вновь влезет в свои бриджи и вернется на конюшню.
Корнелия с облегчением вздохнула, когда громоздкий наемный экипаж увез ее дядю на станцию, и не ожидала встретиться с ним когда-нибудь вновь. И вот теперь, как сообщил ей мистер Месгрейв, лорд Бедлингтон назначен ее официальным опекуном.
– Я ненавижу свою английскую родню, – пылко заявила Корнелия Джимми.
– Отлично, не кричи так, малышка. Сохраняй тон, подобающий леди. К тому же негоже воевать с собственной родней.
– Нет, Джимми, не беспокойся. Я не собираюсь воевать с ними – до того дня, когда мне исполнится двадцать один год. Но тогда уж я скажу им всем, что я о них думаю, и вернусь домой в Росарилл.
– Боюсь, что тебе придется нелегко. Не представляю, как ты сможешь притворяться и как ты спрячешь чертенят в своих глазищах, – предостерегающе заметил Джимми.
Корнелия звонко рассмеялась в ответ. Она знала, что Джимми прав.
Слова Джимми все еще звучали в ее голове, когда Корнелия в последний раз поднялась в свою комнату и уселась за туалетный столик. Зеркало показало ей несчастную девушку, задыхающуюся в глухом тесном платье, с выбившимися из-под неудобной шляпки волосами, которые не желали слушаться ее бесчисленных шпилек. И все это благодаря английской родне, которая может распоряжаться ею как хочет, даже ее внешним видом. Хотя никому нет ни малейшего дела до нее самой, а лишь до ее денег.
– Они мне отвратительны! – прошептала Корнелия своему отражению, и глаза ее неожиданно вспыхнули. Слова Джимми снова всплыли в ее голове: «не сверкай на них своими глазищами!»
Корнелия выдвинула ящик туалетного столика. Где-то завалялись темные очки, которые ей пришлось носить в течение трех месяцев после того, как на охоте лошадь сбросила ее. Поврежденный глаз долго не мог выносить яркий солнечный свет. Она обманет свою родню. Темные очки спрячут ее глаза, и по крайней мере на некоторое время ее чувства останутся тайной для окружающих.
Когда Корнелия спустилась в холл, мистер Месгрейв, поджидающий девушку внизу, был шокирован ее внешним видом. Но он принял за правду объяснение, что у нее разболелись глаза. Корнелия знала, что старый добряк подумает, что она слишком много плакала перед отъездом.
Пускай думает себе, что хочет. Очки были ее единственной защитой, и она будет носить их.
Когда Корнелия и мистер Месгрейв прибыли в Юстон, лорд Бедлингтон уже ожидал их, расхаживая по перрону. После недолгих прощаний и благодарностей за причиненные хлопоты в адрес мистера Месгрейва лорд Бедлингтон проводил свою племянницу к ожидавшему их экипажу. Всю дорогу до Парк-лейн он старался быть любезным со своей осиротевшей племянницей.
– Твоя тетушка представит тебя молодым людям твоего возраста, – бодро говорил лорд Бедлингтон. – Как только станет известно о твоем приезде в Лондон, тебя тут же забросают приглашениями на балы. Тебе понравится, моя дорогая.
– Спасибо, дядя Джордж, – Корнелия старалась отвечать как можно короче, чтобы ненароком не сказать что-нибудь невежливое.
– Полагаю, ты умеешь танцевать? – спросил у нее дядя.
– Немного, – отозвалась Корнелия.
Она не добавила, что ее единственным партнером до этого был ее отец, а мама подыгрывала им на расстроенном пианино в гостиной.