Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 59

Сулейман ждал золотоволосую малышку, с трудом сдерживая нетерпение. Минуты тянулись вечно. Ну, где же этот кизляр-ага с его семенящей походкой? Не дождешься!

Султан встал из-за стола, прошелся по спальне. Так же нетерпеливо он когда-то ждал Махидевран, та тоже была тоненькой, как кипарис. Но с Махидевран разговоров не вел, что ей стихи, ей ласки подавай, подольше, погорячей. Страстная женщина, рядом с ней никаких наложниц не нужно.

Но сейчас султан жаждал встречи именно с наложницей, и не потому что хотел обладать, а потому что хотел снова посмотреть в ее зеленые глаза, услышать нежный, чистый голос. Сколько ей лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Самое время для любви, замужества. Сулейман не задумывался, что будет дальше – какая разница: если она его наложница (надо не забыть отблагодарить Ибрагима за такой подарок), значит, будет на его ложе столько раз, сколько он захочет.

Но Сулейману не хотелось думать даже о ложе – просто поговорить, взять за руку, почитать стихи самому. Он знал много газелей, да каких! И сам писал. А еще хотелось, чтобы она, как утром, проплыла в необычном танце вокруг него… обнаженной… Тоненькая, наверняка, как тростиночка.

По коридору раздались шаги, Сулейман весь напрягся. Дверь открылась, он обернулся с улыбкой на устах, чтобы не испугалась, чтобы сразу поняла, что ждет.

Улыбка медленно сползла с лица султана.

– Что ты здесь делаешь?

– Ты мне не рад?

– Почему ты здесь, я не звал?

Махидевран сделала вид, что не заметила обидных слов, подплыла ближе, воркуя:

– Сегодня день Гульфем, а я так соскучилась…

Знала, чем взять, султан – хранитель законов и обычаев, ему обычай велит отдавать один день недели каждой из жен обязательно, а в остальные брать столько наложниц, сколько пожелает или сможет.

– Гульфем, но не твой.

– Я купила у нее очередь…

Махидевран помнила, как злится Сулейман при одном намеке, что очередь на ночь с ним могут переуступить и даже продать. Рассчитывала таким заявлением сразу поразить две цели: показать, что Гульфем способна обменять ласки Повелителя на перстень, и то, что ей самой ничего не жалко, чтобы быть с ним рядом лишнюю ночь.

Ожидала укора в ненасытности (раньше бывало и такое), но султан дернул плечом, сбрасывая ее вольную руку со своего рукава.

– Не хочу никого сегодня.

Махидевран едва не укорила, что ждал Хуррем, но сдержалась, промолчала. Ладно, она еще этой Смеющейся покажет! Пока же нужно ублажить мужа, нельзя из-за злости на какую-то рабыню потерять его расположение.

– Если гонишь, я уйду, но мне так хотелось тебя видеть. Ты редко приходишь в гарем, редко стал к себе звать. Мустафа спрашивал, а что я могу сказать? Папа занят…

Это была неправда, Сулейман бывал в гареме часто и ее к себе звал тоже, и ласки горячие не забыл, а уж о Мустафе и говорить нечего.

Ночи любви не получилось, не звал с собой на ложе Сулейман, но разговаривали долго. О Мустафе, о том, как жили в Манисе, вспоминали смешные случаи… Казалось, прошлое вернулось. Но Махидевран сама все испортила. Заметив, что Сулейман все еще прислушивается к шагам в коридоре, почти победно усмехнулась:

– Наложнице я велела вернуться в свою конуру. Сегодня не ее ночь.

Лицо султана мгновенно стало непроницаемым.

– Я сам распоряжаюсь, кому прийти. Иди к себе – придешь, если позову. Инш Аллах!

Махидевран тоже окаменела, поднялась, поклонилась, на ватных ногах проследовала к двери, все надеясь, что передумает, вернет.

Не передумал и не вернул, напротив, отвернулся к окну, словно в нем можно что-то увидеть ночью. Махидевран шла к себе, уничтоженная, растоптанная, даже злости на наложницу не было, все сосредоточилось на собственной боли. Сердце не просто кровоточило, оно обливалось кровью, захлебывалось ею.

Впервые она уходила из спальни Повелителя ни с чем, такого не бывало. Конечно, ее позора никто не видел и не знал, потому что пробыла с Повелителем долго, все могло за это время произойти. Выходя из спальни, Махидевран быстро растрепала волосы и сбила одежду, якобы одевалась сама, без помощи служанок, плотно закрыла за собой дверь, словно давая знак, чтобы султана не беспокоили.

Но гарем на то и гарем, чтобы заметить не увиденное, расслышать неслышимое, догадаться о том, что никому не известно. И слухи в нем распространяются тоже по воздуху, словно без людского участия. Не успела Махидевран дойти до своих комнат, а в гареме уже знали: султан не принял ее. В гареме не стены – сплошные глаза и уши, не светильники, а болтливые языки, все заметят, все поймут, все додумают.

Махидевран сдержалась и не расплакалась даже в своих покоях, потому что знала – и там подсмотрят, подслушают, разболтают. Лежала без сна почти до утра, но не кляла соперницу, знала, что это бесполезно, а пыталась придумать, как заполучить Повелителя к себе. Придумала и к утру сказалась больной.

Лекарь весьма догадлив; кроме того, он, как и все обитатели гарема, уже был осведомлен о причине недуга баш-кадины, а потому, когда ему, стоявшему за шелковой занавеской, Махидевран протянула руку, чтобы посмотрел и поставил диагноз, а в той руке оказался (видно, по рассеянности больной) увесистый кошелек, быстро пришел султанше на помощь.

– Баш-кадина страдает от тоски, сердечному горю едва ли можно помочь. Его лечит лишь время… – В этот момент больная так многозначительно кашлянула, что лекарь поспешил добавить: – И любовь. Я передам валиде-султан, чтобы она поведала о том Повелителю. Мать наследника очень слаба.

Раздался горестный вздох, словно Махидевран и впрямь была при смерти.

Валиде пришла проведать несчастную тотчас.

– Что случилось, Махидевран?

– А что может случиться с отвергнутой женщиной? – Голос слаб, едва слышен, на лбу ткань, смоченная в уксусе, вокруг ароматные свечи, точно баш-кадина и впрямь серьезно больна.

Ее ближайшая служанка Эльмас поддакнула:

– Баш-кадина с утра ничего в рот не брала, умрет ведь с голода.

Валиде-султан промолчала, но от ее глаз не укрылся поднос, который спешно затолкали под ложе, и виноградинка, скатившаяся к ножке столика.

– Я передам Повелителю, что ты больна. И почему, тоже скажу.

После ухода свекрови Махидевран немного подождала и скомандовала:

– Достаньте поднос, быстрей, а то еще кто-нибудь придет проведать. И не оставляйте его на виду, нужно унести отсюда.

– Может, лучше не прятать, а просто накрыть и сказать, что вы смотреть не можете на еду?

– Да, так лучше.

Она со вкусом подкрепилась, но не успела доесть рахат-лукум, который нынче особенно удался повару, готовившему конфеты, как раздались шаги. Эльмас только успела накинуть на поднос ткань, чтобы не было видно, что еда ополовинена.

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 59