попросив Патрика позвонить ей, прижала ее пакетом молока и покинула дом. 
Всю дорогу до «Бар-Табак» она бежала. Но Патрика там не оказазалось. Местные жители заверили ее, что он в деревне не появлялся, что он в Лондоне.
 У него, наверное, все прекрасно, сказала она себе, возвращаясь на мельницу. Скорее всего он просто ушел прогуляться и забыл о времени.
 Была половина седьмого.
 Если она собиралась прочесывать подвалы, то это надо было делать сейчас. А с Патриком — она сделала все, что могла. С этого момента пора кончать.
 Через три с половиной часа, когда она пыхтела, переворачивая корзины с покрытыми паутиной чрезвычайно тяжелыми бутылками, зазвонил телефон. Она бросилась наверх и схватила трубку в последний момент, когда автоответчик уже выдавал: «Оставьте, пожалуйста, сообщение».
 — Где, ты, черт возьми? — закричала она. — Я несколько часов не могу до тебя дозвониться!
 — Ах, — сказала Кейт, — так он не звонил?
 — Что? Что?
 На другом конце линии помолчали. Потом Кейт произнесла:
 — Антония, извини. Но мой никчемный муж только что вспомнил, что час назад он получил сообщение от твоего юриста. Ну, от Патрика. Он говорил, это срочно, вот я и подумала, что надо позвонить.
 Антония вцепилась в трубку.
 — Что он сказал?
 — Фил не может точно вспомнить.
 — О, Кейт!
 — Знаю-знаю, завтра утром он получит шестьдесят ударов плетью. Но он действительно не может вспомнить, кроме того, что это срочно и что Патрик просил тебя перезвонить как можно быстрее.
 — Когда? Когда он звонил?
 Шепот на другом конце линии.
 — Примерно во время ланча. Фил помнит, потому что ел сандвич.
 — Ланч… Это было часа два назад.
 — Откуда он звонил?
 Опять бормотание.
 — Прости. Он не может сказать.
 Антония прикрыла глаза.
 Кейт вздохнула.
 — Антония, милая, так продолжаться не может. Почему ты не скажешь ему о своих чувствах?
 Она перевела дыхание:
 — Потому что я не могу его найти! Знаю, что это звучит нелепо, но я все облазила и нигде его не нашла! Он здесь, я уверена, потому что машина, взятая напрокат, стоит у его дома. Но входная дверь открыта, и дверь холодильника тоже… Кейт, а я не могу избавиться от ужасного чувства, будто что-то случилось.
 Вновь наступило молчание. Затем Кейт сказала в своей чрезвычайно прагматичной и деловой манере:
 — Я не буду просить тебя, чтобы ты не беспокоилась, — вряд ли это поможет. Но когда я разговаривала с твоим парнем по телефону на прошлой неделе, мне он показался довольно разумным. Господи, Антония, он же юрист! Он сам о себе позаботится. И он не мог уйти далеко без машины!
 — Верно, — с надеждой произнесла Антония.
 Кейт выдержала паузу.
 — Короче, если он не объявится до полуночи, звони в полицию.
 Когда Антония повесила трубку, мельница показалась ей очень темной и тихой. Она стояла у холодильника, гадая, что делать. Время приближалось к одиннадцати, а она поверхностно прочесала подвал, который, чего она и опасалась, оказался полосой препятствий из пустых бутылок и других непонятных вещей, о назначении которых она даже не догадывалась. Это место должно было быть раем для Майлза, он мог спрятать кантарос где угодно. А у нее было чуть больше часа, чтобы его найти.
 Или, рассматривая другую возможность, у нее было чуть больше часа, чтобы карабкаться в надвигающейся темноте по замерзшему склону горы, в то время как мужчина, которого она пытается найти, возможно, благополучно ужинает с невестой в Сент Эвлали, в ресторане, отмеченном тремя звездочками в Мишлене.
 Она устало села у стола и встретилась глазами с задумчивым взглядом Кассия с открытки.
 — Но ведь дело не в этом, — мысленно обратилась она к нему. — Дело в том, Кассий, что я должна найти Патрика. И если это означает, что я упускаю последний шанс тебе помочь, то я его уже упустила.
 Она вытерла глаза грязными костяшками пальцев.
 — Извини, Кассий, — сказала она вслух. — Мы были почти у цели. Мы были близко… так близко. — Она перевела дыхание. — Но я должна это сделать. Ты ведь понимаешь? Из всех людей ты один понимаешь. Я должна убедиться, что с ним все в порядке.
 * * *
 Патрик блуждал в небе, где-то в районе Бетельгейзе, и было ужасно трудно избежать столкновения с Луной. Она менялась, резко поднимаясь перед ним: огромный изменчивый серебряный диск, слепящая яркость которого безжалостно сверлила его больную голову.
 Потом кто-то тряс его за плечи, и Луна превратилась в газовую лампу. Внезапно он осознал, что рядом с ним на коленях стоит Антония и зовет его по имени.
 — Антония, — пробормотал он, пытаясь сесть, что вызвало разряд молнии в черепе.
 — Какого черта ты здесь делаешь?! — кричала она, схватив его обеими руками за плечи.
 — Я был…
 — Посмотри на себя! Ты весь в крови! Лицо как бумага! Почему ты, никому не сказал, куда идешь? Даже записки не оставил!
 Она нашарила в кармане носовой платок и бросилась в пещеру, к источнику. Потом вернулась обратно и начала грубо стирать кровь с его лица. Ее руки так тряслись, что большая часть воды попала ему на шею. Он попытался отобрать у нее носовой платок, но она шлепнула его по руке.
 — Что же с тобой произошло? — спросила она.
 — Голова не моя, — пробормотал он, — и в колене стреляет. Господи, как хорошо увидеть тебя, я…
 — Твое колено?! — воскликнула она. — Боже правый, не могу поверить! Насколько я помню, у тебя и двенадцать лет назад были проблемы с мениском. Неужели нельзя было обратиться к врачу?!
 Он засмеялся.
 — Ты же не собираешься сейчас распекать меня за это?
 — Идиот! Это не смешно. Я думала, ты умер! Я думала, ты упал с утеса! Какого хрена тебя сюда понесло?
 Она ругалась, как сапожник, больно сжимая плечи Патрика обеими руками. В серебристом свете луны ее лицо было бледным, глаза блестели от слез, а губы — белые, как мрамор. Она выглядела изумительно.
 Он ей так и сказал.
 Она засопела и вытерла нос тыльной стороной ладони.
 Он коснулся ее щеки.
 — Не плачь. — Он попытался сесть, игнорируя железные обручи, сжимающие череп. — Антония…
 — Не двигайся, — сказала она, толкая его вниз. — Я иду за помощью. Лежи здесь. Я быстро.
 Он схватил ее за запястье.
 — Постой, сперва я должен тебе сказать кое-что. Это важно.
 — Что?
 Он подыскивал слова. Черт, его снова начинало уносить. Он знал, что должен сказать ей что-то, он знал, что это «что-то» невероятно важно, но не мог вспомнить, что именно. Вместо этого он спросил, получила ли она его сообщения.
 — То, что на холодильнике?
 — Нет-нет, другое. По