Софа Любимова
До любви две мили и один шаг
ГЛАВА 1
Трудно избежать будущего.
О. Уальд
Было смешно наблюдать, как моя мама, достопочтенная леди Уиткинс, носиться по комнате, пытаясь объяснить: какой чудовищный произошел конфуз. Я была уже не ребенком — мне было тридцать, и я смотрела на нее с нескрываемым снисхождением.
— Ты с ума сошла! Как ты могла?
Как? Это, по сути, не так уж сложно. Даже весьма забавно, надо сказать. Я перестала верить в святость брака, когда в очередной раз обнаружила в постели благоверного нашу служанку, и больше не вспоминала об ангельском терпении, о котором сетовала матушка.
— Как ты могла связаться с таким человеком? С таким?
Я положила руки на колени, беззаботно улыбаясь. С таким? То есть с презренным слугой, которого порядочные леди, вроде меня с маменькой, должны избегать. И с какой стати все решили, что это было впервые? Нет, уважаемые дамы и господа, я не первый раз изменила мужу. Так, что меня можно поздравить, ибо где-то в глубине души я была счастлива. Наконец, ко мне перестали относиться, как к убитой горем женщине, за спиной которой творятся бесстыдные вещи.
— Ты поставила под угрозу свой брак, Анна!
Значит, это сделала я? Надо ж, как все легко переворачивается с ног на голову.
— Ты уничтожила репутацию нашей семьи! Как ты посмеешь появиться в свет?
О, меня не пугало появление в обществе. Мой муж как-то ж появлялся, несмотря на семилетнее сожительство с некой дамой, от которой мой невзрачный супруг заимел двух очаровательных дочек.
— У тебя было все. Положение, деньги…
Я поморщилась. Наступает период в жизни, когда ни положение, ни деньги не спасают от одиночества. Этот период наступил у меня лет этак пять назад.
— Ты слышишь, Анна? — мама стояла напротив, вопросительно изогнув брови.
Я же любовалась чудным гобеленом, который изображала японку в шелковом халате. Мой будуар — моя гордость. Я собрала здесь столько диковинных штук, что впору открывать музей. Любимые широкие подоконники с подушками закрыты огромными драпировками и ламбрекенами, потолок украшен лепниной, всюду царство натурального тиса, мебель на кривых ножках — роскошь в рамках аристократической сдержанности.
— Мы должны решить ее дальнейшую судьбу, — сказал другой участник нашей беседы. Лорд Беккет собственной персоной. Расчетливый мерзавец, который был до бесстыдства извращен и порочен. И сейчас это существо намеревалось распорядиться моей судьбой.
— Леди Блайт нужно уехать, — он постукивал пальцами по подбородку, — когда разговоры поулягутся, она вернется. Скажем, леди Блайт отправится поправлять здоровье в Брайтон или Бат, или еще куда-нибудь…
— В Брайтон? — леди Уиткинс глянула на него с удивлением. — Это так близко. Может, лучше заграничный курорт? Юг Франции…
Я закатила глаза. Отправьте меня хоть на край света, это ничего не изменит.
— Леди Уиткинс, — он многозначно усмехнулся. — Это всего на всего ложь, чтобы уберечь ваше почтенное семейство от сплетен. Я уже говорил с лордом Блайт по поводу участи его супруги. Хоть он и не смог приехать, но выразил желание отправить ее на некоторое время к свой родственнице в Шропшир.
Лицо моей матери вытянулось, а я сдержала едкий смешок. Путешествие в глухомань, вроде некого ширского графства, должно было здорово зацепить мою гордость. Как же скудна фантазия Энтони!
— Я не позволю упрятать мою дочь в деревню! — ахнула мама. — Блайт не может обойтись с ней так жестоко! Она урожденная Уиткинс, и я не дам марать это имя грязью!
Беккет, кажется, рассчитывал на такую реакцию. Я уселась поудобнее, наблюдая за этой стычкой, и вовремя догадалась, что негодяй задумал шантажировать мою мать. Ох и знаю же я тебя, Чарльз Беккет, жалкая ты скотина!
Я встретила его опасный взгляд. Этот человек был способен на любую подлость, лишь бы проучить меня. Дорогой Беккет, месть — блюдо холодное, неужто не научила его жизнь не тявкать на отчаявшихся людей?
— Мама, я с удовольствием поеду в Шропшир, — я откинулась на спинку кресла, наблюдая, как зеленеет его лицо. — У Энтони там родня.
Порушив грандиозный план лорда Беккета, я победно приподнимаю бровь. Ну, что ж ставки сделаны. Жду ответного хода.
— Жена его покойного двоюродного брата, миссис Бейли, — уточнил он. — Она перебралась в Шропшир после смерти мужа.
— О, замечательно, — я поглаживала лаковый подлокотник, не спуская глаз со своего оппонента. — Вместе с ней мы уж точно не будем скучать.
Уголки его губ чуть видно дрогнули, складываясь в тень усмешки. Значит, догадался, что со мной не так просто поладить.
— Ты с ума сошла? — пожалуй, с мамы хватит потрясений. Уже второй раз за утро она говорит, что я спятила, и я давно не отрицаю сей факт. — Этого никогда не будет! Только через мой труп!
— Леди Уиткинс, — затянул Беккет, — вам ли не знать, как жестоко общество. Вы хотите, чтобы ваша дочь превратилась в предмет насмешек?
Это удар ниже пояса. Мама начала всхлипывать, а я нахмурилась. При Беккете лучше не сдавать позиций. Он только и ждет, когда кто-то из нас даст слабину.
— Вот видите, леди, — заключил он, прошагав к ней и опустив ладонь на ее плечо. — Брак вашей дочери еще можно спасти, но Лондон — не то место, где этому суждено случиться.
Я закидываю ногу на ногу, качая туфлей, и смотрю на его профиль. Грязный, несносный змей, положивший мерзкую лапищу на чистейшее плечико моей матери! Изыди!
— Лорд Беккет, на минуту. Будьте любезны, — я встаю, указывая ему на дверь кабинета. — Мама, позови мисс Белл, пусть подаст чай.
Я применила самое страшное оружие: железное спокойствие, которому меня научило высшее лондонское общество. Кроме того, я знаю, как беситься Чарльз Беккет, когда я невозмутимо переношу все его выходки. Правда, иногда мне нестерпимо хочется всадить осиновый кол в его сердце. Хм… ну разве это нормальные мысли для почтенной английской леди?
— Я слушаю, — он расположился в моем любимом кресле, перекинув одну ногу через другую. В таком положении с наглой мордой он выжидающе глядел на меня. Преисполненная достоинством, я села за стол, опустив на столешницу руки.
— Оставьте мою мать в покое! — произнесла я, сев за стол и опустив на столешницу руки.
— Что вы имеете в виду? — он был спокоен. Сейчас, как никогда. Может, призрачный шанс победы надо мной даровал ему это дьявольское спокойствие.