•••

Кайрос часто остается на обочине – ведь он, в отличие от собратьев, не самостоятельный способ убеждения. Согласитесь, если вы произнесете речь в свою защиту не утром в суде, а вечером в кофейне, на ее содержание это не повлияет – разве что на количество выпитого чая. И все же кайрос важен, поскольку при правильном применении он многократно усиливает эффект – как положительный, так и отрицательный – всех прочих способов.

На критику оппозиции, считавшей неудачной с точки зрения кайроса его речь в ООН, Эрдоган ответил не менее сомнительным – тоже в смысле кайроса – выступлением перед главами муниципалитетов, но сделал это так красиво, что минус на минус дал плюс и он заработал очки буквально на пустом месте.

•••

Чтобы задействовать силу кайроса, вам не нужны ни трибуна ООН, ни президентский дворец. Планируя речь, выстраивайте различные способы убеждения так, чтобы добиться максимального эффекта. Это усилит мощь ваших доводов и лучше замаскирует ошибки (и, давайте будем честны, уловки).

● Сначала завладейте вниманием аудитории. (Почему вас должны слушать?)

● Сформируйте этос. (Почему они должны слушать именно вас?)

● Выстройте логос при помощи примеров. (Почему вы правы?)

● В финале припечатайте пафосом. (Почему нужно действовать?)

Но, по-моему, куда любопытнее взглянуть на это понятие чуть шире и трактовать его как созвучие Zeitgeist, духу времени.

Когда Джордж Оруэлл писал «1984», едва отгремела Вторая мировая война. Но роман переиздают до сих пор, а в январе 2017 года он вновь ворвался в список бестселлеров Amazon. А все потому, что в те дни пресс-секретарь Белого дома объявил: церемония инаугурации Дональда Трампа была «самой великолепной и многолюдной в истории». Когда же аэрофотосъемка и полицейские сводки показали обратное, администрация – вместо того, чтобы признать ошибку или прикинуться мертвой, – обогатила наш лексикон выражением альтернативные факты. Оруэлл бы оценил{33}.

Вопиющая ложь – это еще полбеды. Для оппозиционера, потрясенного поддержкой этой лжи в соцсетях, оруэлловские реалии, такие как «Министерство правды» или «двоемыслие», прежде казавшиеся ему надуманными, вдруг обросли пугающей конкретикой. «1984» перестал быть просто романом, превратившись в убедительную научную работу, отражающую дух времени.

•••

Среди всех способов убеждения связь с кайросом особенно важна для пафоса. Почему ксенофобия и теория заговора цветут особенно пышным цветом в периоды экономических кризисов? Неужели самые точные данные о числе мигрантов и самые надежные экономические аргументы по чистой случайности всплывают именно в эти периоды? Разумеется, нет. Решающим фактором становится страх, порожденный неопределенностью будущего.

Если вам удалось уловить дух времени, пафос не потребуется выстраивать с нуля. Нужные чувства, словно горючая жидкость, пропитали все слои общества. Остается лишь чиркнуть спичкой.

А как это не делается: трудности убеждения

Не печалься, когда люди превратно толкуют

твои слова: они слышат твой голос,

но в их умах лишь собственные помыслы.

РУМИ[65]

Несмотря на все способы убеждения, которые мы с вами разобрали, договариваться с людьми или манипулировать ими не так-то просто. Помимо умения убеждать, важна еще и готовность поддаться убеждению.

Вспомните: когда вы в последний раз меняли свою точку зрения по какому-либо вопросу? Я не о выборе любимого сериала, а о религиозных воззрениях или о конспирологических теориях, которые вы излагаете по пьяни. Не о партии, за которую вы проголосовали в прошлом году, а о ваших политических убеждениях. Какова вероятность переубедить человека, уверенного, что мы не можем разрабатывать cвои триллионные залежи бора исключительно из-за секретных статей Лозаннского договора[66]?

•••

Убеждать человека при помощи логики – все равно что пытаться столкнуть его с обрыва: сработает, если он и так бродит у края, раздумывая, не прыгнуть ли. Но вы не дотолкаете до обрыва человека, сидящего в сотнях километров от него, посреди пустыни. Посредством этой аналогии (согласен, с привкусом психопатии) я пытался донести, что люди поддаются убеждению лишь в определенных вопросах, в определенном направлении и до определенной степени. Да, сократический метод может усыпить бдительность собеседника и заставить его вас выслушать. Да, если вы похожи на своих слушателей, это повышает вероятность, что вас воспримут серьезно. Да, триада этос–логос–пафос в сочетании с правильным кайросом рождает мощную синергию – не хуже, чем трио Метин–Али–Фейяз[67].

Но мы пользуемся этими приемами скорее для того, чтобы подкрепить свои убеждения, – менять их нам ни к чему. В спорах по принципиальным для себя вопросам мы ведем себя не столь гибко, как при выборе сериала на вечер. Мы защищаем краеугольные камни своей идентичности до последнего нейрона. И, как вскоре увидим, даже самые умнейшие и образованнейшие из нас не застрахованы от этой слабости.

•••

«Революция, как Сатурн[68], пожирает своих детей».

Таким образом Жак Малле дю Пан (впрочем, кому только не приписывали эту хлесткую фразу) описал якобинский террор после Великой французской революции. Он имел в виду то безумное время, когда многих революционеров, ранее считавшихся «леворадикальными», казнили как симпатизантов монархии.

В начале прошлого столетия свершилась еще одна великая революция. Она преодолела все политические границы, докатилась до пределов Ойкумены и за несколько лет поглотила своего самого прославленного отпрыска. Этого отпрыска звали Альберт Эйнштейн (мне всегда нравился этот мем).

Первый залп революции – статью об общей теории относительности – услышали немногие. Отчасти из-за малоизвестности Эйнштейна, то есть нехватки этоса, а отчасти из-за «чрезмерной революционности» его идей. Мы как приматы, ежегодно меняющие предыдущую модель телефона на новую, привыкли к постоянному прогрессу во многих сферах жизни. Но крушение аксиом, остававшихся незыблемыми в течение тысячелетий, – редкость, и естественно, что принятие нового проходит болезненно. Осознание того, что время не абсолютно – то есть у каждого свой собственный поток времени, – как раз и было крушением такой аксиомы. Если идея относительности – обрыв, то вся публика сидела посреди пустыни[69].

Франсиско Гойя. Сатурн, пожирающий своего сына (1819–1823). «Вам с кетчупом?»

Даже общая теория относительности, обнародованная несколькими годами позже, не прославила Эйнштейна: сложно было не подавиться концепцией искривления пространства-времени в виде гравитации. Эйнштейн оказался в центре внимания лишь в 1919 году, после наблюдений Эддингтона за полным солнечным затмением, то есть спустя 15 лет после выхода его первой статьи.

Но тут случилось нечто любопытное: эффект этоса обернулся против самого Эйнштейна. Он стал чересчур знаменит. Авторитет этого человека настолько вышел за рамки его области знаний, что само слово «Эйнштейн» превратилось в синоним слова «гений». Хотя попытки Эйнштейна объединить гравитацию и электромагнетизм под единой теоретической крышей («теория всего»), начатые в 1920-х годах, раз за разом проваливались, газеты подавали каждый его шаг как новую революцию. Уж если кто и совершит прорыв, так это он! Но задача так и осталась нерешенной. Ведь Эйнштейн, хоть публика этого и не замечала, безнадежно отстал от времени.

Ирония судьбы: семена той революции, в конце концов поглотившей Эйнштейна, он посеял сам – в тот же год, когда опубликовал свои идеи по теории относительности. Статья, ознаменовавшая конец ньютоновской физики, и работа, предвещавшая крах мировоззрения самого Эйнштейна, вышли с разницей в несколько месяцев. Хотя самым известным плодом его «чудесного» 1905 года (вошедшего в историю науки как annus mirabilis), вместившего четыре важные работы, считается e = mc2, Нобелевскую премию Эйнштейну принесло исследование фотоэффекта.

Работа, в которой была введена концепция фотона, заложила основу квантовой физики. Но позднее Эйнштейн сочтет эту теорию чересчур радикальной и до конца жизни будет упрямо отсиживаться в своей пустыне, твердя: «Бог не играет в кости».

•••

Я привел этот пример не только ради того, чтобы показать, что и гениальность не панацея. Мы полагаем, что физика зиждется на логосе – вернее, на его чистейшей форме, на математике, – но,