Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 136

Главная эдинбургская улица, Королевская Миля, встретила солнцем, показавшимся нам, невольным узникам темного дилижанса, выедающим глаза. Мы остановились во дворе трактира «Белая Лошадь» и понемногу покидали наше транспортное средство. Наверное, пассажиры – и я вместе с ними – походили на гусениц, мгновение назад ставших бабочками.

От длительного сидения я чувствовала, что двигаюсь с трудом, но нужно было спешить, чтобы не попасться на глаза другим пассажирам и не обращать на себя лишнее внимание. Впрочем, уйти незаметно мне не удалось: я попала в поле зрения мистера Уоллеса.

– Миссис Фрэзер, не нуждаетесь ли вы в помощи? Я бы с радостью разделил с вами остаток вашего пути, неся ваш багаж.

Во дворе конюхи, переговариваясь и время от времени что-то выкрикивая, обслуживали пассажиров – отдавали тем вещи. Правда, они не особо разбирали, кто является владельцем той или иной сумки, что, возможно, и вызывало восклицания.

Я замялась, думая, как лучше избавиться от внимания мистера Уоллеса.

– Нет, спасибо… Я донесу сама… Я… отдам трактирщику. Мой… – что же выдумать, – люди моего мужа позаботятся о багаже.

Мистер Уоллес не ожидал услышать упоминание о моем супруге, а потому поначалу в его взгляде было заметно разочарование. Оправившись, он сказал, целуя мне руку:

– Понимаю. Тогда примите мои наилучшие пожелания, миссис Фрэзер. Мне было чрезвычайно приятно разделить с вами часы нашего путешествия. Надеюсь вновь увидеть вас.

Что-то сообразив, он стал вглядываться в толпу.

– Я бы счел за честь узнать вашего мужа лично.

Мне порядком надоело выдумывать объяснения, и я отрезала:

– Мы условились встретиться в другом месте. Я рада встрече и буду счастлива продолжить наше знакомство. – Нужно было поблагодарить за интерес к моей персоне.

Крепкое рукопожатие смутило стряпчего, и он поспешил откланяться. Вскоре я потеряла его из виду.

Нужно было поскорее покинуть каретный двор, чтобы избежать повторной встречи с мистером Уоллесом. Был базарный день, на дворе и вне его толпилась уйма народу: пассажиры и их дилижансы, конюхи и их кони, разносчики и их лотки, – и я могла быть уверена, что пройду незамеченной, хотя и мела пышными юбками крутой подъем Королевской Мили.

Я сочла нужным передохнуть посредине своего пути, потому что шла так быстро, как только могла, словно спугнутый воришка.

Да, то был Эдинбург. Я взаправду здесь, в сердце Шотландии. Сидя на краю общественного фонтана, я могла видеть роскошный Эдинбургский замок вверху и дворец Холируд впереди.

Да уж, в последний мой визит сюда здесь стоял Красавчик принц Чарли, стараясь вызвать в сердцах добрых эдинбуржцев жажду подвигов. Видимо, само появление августейшей особы должно было ободрить их, не говоря уже об атлетических упражнениях, которые он демонстрировал толпе, перескочив с обода фонтана на центральный фиал. «На Англию!» – возопил он тогда, стоя в чаше.

Добрые эдинбуржцы приняли этот трюк за проявление юношеской пылкости принца и прониклись энтузиазмом. Однако вода не била из головы фигуры в фонтане, как обычно, – отчего бы такое удачное совпадение? И здесь, как и во многом, энтузиазм шотландцев был подлинным, не в пример деланому энтузиазму Красавчика: тот вернулся в Италию после каллоденских событий. Молодой Претендент наверняка не поменял своих привычек и продолжил жить как особа королевской крови, правда формально будучи изгнанным. Я не знала этого доподлинно, но и не хотела знать, ибо ни в истории, ни в моей жизни принцу не было места. Он оставил после себя руины, но я не теряла надежды что-то возродить из пепла.

Оголодав, я вспомнила, когда ела в последний раз. Почтовая станция в Дундаффе. Каша и часть сваренного барашка. В складках юбки помещался сэндвич, последний из тех, что я взяла с собой. Я не могла позволить себе съесть его в дилижансе, где это могло вызвать ненужные расспросы.

Сейчас я не боялась есть – внимательные взгляды не достали бы меня. Сняв обертку, я поняла, что мысль съесть сэндвич сейчас, а не погодя была удачной: он был мокрый от растаявшего желе и совершенно потерял форму, а возможно, и вкусовые качества. Я не обращала внимания, ведь это был прощальный привет из прошлой жизни – белый хлеб с арахисовым маслом и желе. Маслянистое масло, мягкий хлеб, насыщенный вкус – когда я еще попробую такое и можно ли достать здесь подобное? И когда еще Брианна будет брать с собой в школу для завтрака сэндвичи, сделанные мной… Я стала смотреть по сторонам, избегая этой некстати посетившей меня мысли. Шотландцы, окружавшие меня, кое в чем были не похожи на шотландцев, живущих два века спустя, в моем времени: более низкий рост и лица недоедающих людей. Впрочем, говор выказывал в прохожих именно шотландцев, говорящих иначе, чем остальные, не так гнусаво, как, например, бостонцы. Поразительно, но мне казалось, будто я попала домой, вернулась после длительной отлучки. Да так оно и было.

Доев наконец бутерброд, нежный и удивительно вкусный, я одним движением руки смяла бумагу, в которой он находился.

К счастью, на меня никто не смотрел, и я могла бросить обертку прямо на камни мостовой, где та катилась, влекомая ветром, раскрываясь и сморщиваясь. Вскоре ветер подул сильнее, и ее отнесло подобно опавшему листу.

Следовавшая по мостовой подвода переехала бумагу, затянув ее под колеса, и та больше не появлялась. Казалось, что это символ моей судьбы: я появилась здесь нежданно и, ведомая слепыми силами судьбы, могу исчезнуть так же незаметно, не оставив по себе следа.

«Бошан, прекрати философствовать. В путь!» – подбодрила я себя, вставая с обода фонтана.

Мальчишка – помощник пекаря как раз шел мимо меня. Надеясь разговорить его, я дернула его рукав.

– Печатник мистер А. Малькольм, Александр Малькольм, ты знаешь такого? Где он живет?

Я со страхом ждала ответа – что делать, если такого человека нет в Эдинбурге? Где искать его печатню и его самого? Маленький пекарь раздумывал, и эти секунды казались мне вечностью.

– Он живет в тупике Карфакс, вперед и налево.

Сжав крепче пакет, бывший у него в руках, он кивнул, исчезая в толпе, – Эдинбург был людным городом.

Тупик Карфакс. Следовало идти ближе к строениям, что я и делала, дабы не быть облитой помоями: пара тысяч эдинбуржцев, жившие здесь, привыкли выливать грязь из окон, усложняя жизнь прохожим. Мощеные улицы содержали помои по краям, в сточных канавах. Правду говоря, от чумы и прочего Эдинбург спасали лишь частые дожди и то, что он высился на холмах.

Тупик Карфакс начинался темным проходом по другую сторону главной улицы – Королевской Мили. Я всматривалась в темноту, слушая оглушительный стук сердца, бившегося, как мне казалось, настолько громко, что меня можно было слышать за ярд. Близился дождь: волосы начинали виться, как в детстве, и приобретали спиралевидную форму. У меня не было зеркала, чтобы им воспользоваться и привести себя в надлежащий вид, однако зеркалом могла служить стеклянная витрина ближайшего здания.

В запотевшем стекле я все же смогла рассмотреть свое отражение. В общем, оно было неплохим, хотя лицо от быстрой ходьбы раскраснелось. А вот волосы… Они делали меня похожей на Медузу, торча во все стороны. Заколки не помогали, и я стащила их с головы. Приглаживая кудри, я одновременно могла видеть, что происходит в здании, перед которым я стояла.

В лавке женщина и трое ее детей выбирали товар. Строго говоря, выбирала только мать, а дети – как все дети – вертелись и, видимо, раздражали ее, потому что она крикнула на них, а среднему мальцу дала подзатыльник: находчивый ребенок сунул в ведро, стоявшее на полу, стебли свежего аниса и попытался изобразить в нем водоворот.

Наличие свежего аниса в лавке объяснялось просто – это была аптека. Над дверью на табличке значилось имя Хью, при виде которого я почувствовала волну радости, ведь это был тот самый Хью, у которого я покупала снадобья и целебные травы, когда жила в Эдинбурге. В витрине за это время кое-что изменилось, например, появилась банка, содержащая что-то заспиртованное. Это что-то – свиной эмбрион? маленький бабуин? – имело непрезентабельный вид, поскольку стекло ограничивало пространство и мордочка существа скалилась, будучи прижатой к банке.

Да, я выглядела много лучше! И, кстати говоря, лучше женщины, стоявшей в лавке. Она купила все, что хотела, и сзывала детей, пихая купленное в сумку. У нее было хмурое выражение лица; носогубные складки резко обозначались, и морщины были глубоки.

– Гаденыш, ты посмотри на него! – На пороге лавки она проводила воспитательную работу со средним сыном, любящим море, пускай и представленное в виде аптечного ведра. – Я говорила тебе не соваться куда не следует! А ты опять распустил лапы, тащишь что ни попадя…

Неожиданно для самой себя я захотела разговорить матрону и сделала учтивый шаг в ее сторону.

– Простите, леди…

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 136