– Ну да, дом Блейков, – кивнул Шон. – Чего о них-то волноваться?

– Ну, думаешь, эта женщина не удивится, если больше никогда не получит весточки от Ханисакл? Спорим, она ждет ее подтверждений.

– Если Урсула Блейк и ее маленький гаденыш окажутся проблемой, тогда мы с ними поступим так же, как поступим с нею, – сказал Шон. – Вряд ли нам надо волноваться из-за того, что нас заметут. Человечество вымрет еще до конца года. Нет в мире такой тюрьмы, которая удержала бы нас, ребята. У нас есть туннель для бегства, который тянется до самого седьмого измерения!

Забавно: миру всегда удается вдохнуть в тебя уверенность, даже когда на все сто уверен, что свободен и не попался ему на крючок. После того как я обернула Йоланду и попрощалась с ней, меня, казалось, отключили от эмоциональной сети, которая держит многих в тонусе – день вкл., день выкл. Я была похожа на какую-то электросхему, которую вытолкнуло из большой славно жужжащей машины человеческого общества. Я ни у кого не служила, я ничего не решала, не могла я взять на себя никаких полезных обязанностей. Без Йоланды я была никому не нужной железякой.

Потом Шон заговорил, как разделаться с Урсулой и Темплтоном (с теми, кто приютил меня в своем доме, когда я была в шоке, накормил, обласкал), и меня пробила тошнотворная нервная дрожь тревоги, которая наконец-то придала хоть какую-то силу моему телу. Не настолько, чтоб она обернулась для меня пользой, заметьте. Попробовала подняться на руки и на колени, и Шон пнул меня сапогом в задницу, вновь припечатав лицом к земле. Пока лежала с ноздрями, полными пыли, и грудью, утыканной иглами, до меня дошло: если с Урсулой и ее сыном что-то случится по моей вине, я не смогу этого вынести.

– Ага, эт точно, Шон! Большая Вспышка грядет! – воскликнул Рэнди. – Через десять недель Урсула Блейк, ее щенок, Ханисакл… все они будут дохлым мясом, как и все дезорганизованные, а мы останемся с «Искателями»!

– Учась, как сделать вселенную нашей собственной, – шептал Пэт, благоговейно понизив голос.

– Итак… итак, что мы решаем? – произнес Рэнди, облизывая сухие губы языком, шершавым, как наждак. – Гвоздим ее?

– Нет. Получше. Спасем ее, – молвил Шон. – Отнесем ее Старшому Бенту и разыграем пробуждение. Давайте. А ну-ка, завернем ее.

Из рюкзака он вытащил здоровый квадратный сверток той морщинистой, похожей на фольгу ткани и расстелил ее на земле рядом со мной. Двое других молодцов завернули меня в нее, будто ковер скатали. Я пыталась брыкаться. Увы, была слишком слаба, чтоб в приличную драку лезть, и в одну минуту они укатали меня, плотно прижав руки по швам, эта блестящая прочная ткань спеленала меня от коленок до горла. Шон, опустившись на одно колено с рулоном черной изоляционной ленты, покрепче обвязывал мой серебристый покров вокруг меня, улучив минуту, я плюнула ему в глаз.

Его передернуло. Пэт завопил:

– Мерзота!

Шон утер глаз и уставился на меня.

– На твоем месте я бы поберег слюну. Старшой Бент придерживается того взгляда, что физические страдания готовят духовную энергию к тому, чтобы отринуть тело. Вряд ли в ближайшие два месяца тебе доведется много пить.

– Если физические страдания благо для накопления духовной энергии, – раздался с дороги чей-то голос, – то я вам сейчас подзаряжу аккумуляторы по полной. Готовьтесь, сукины дети, к высоковольтным пинкам по задницам.

Мы все оглянулись – и вот вам Марк ДеСпот, кто, как я считала, от кафе назад пошел. Под полями ковбойской шляпы его лицо обрело выражение каменной неумолимости. Рубашка на нем была распахнута, чтоб видна была великолепная «Х», выписанная чернилами на красновато-бронзовой груди. Правая рука Марка была сжата в кулак. Меж пальцев торчали иголки.

Собравшиеся вокруг меня «Три Балбеса» ошалело уставились на него, а он в один миг налетел на них, скатившись по склону так быстро, что у него шляпа слетела. Рэнди был единственным, у кого еще имелась астролябия, чтобы вступить в сражение. Он как раз ее с шеи стаскивал, когда ДеСпот достал его, вложив в удар правого кулака всю массу своего тела. Марк вдарил до того сильно, что они с Рэнди оба упали. По щеке Рэнди будто садовые грабельки прошлись. Игольчатый кулак ДеСпота проложил глубокие кровавые бороздки у Балбеса по щеке, проткнув ее насквозь до самого рта.

Тот, кого прозвали Лепёхой, заорал, повернулся и побежал. Пробежался по мне обеими ногами и ударил во все лопатки. Что ж, то была его единственная возможность смыться. Но Марк ДеСпот уже был на ногах и рычал, что твой страдающий от жары пес. Догнав Пэта, он врезал ему ногой по заднице и потащил обратно, уложив на живот. Пэт, кашлянув, распластался. Марк продолжил, ухватив молодца за воротник и задрав ему голову. Ухватил Пэта за нос и жутко крутанул его. В носу что-то резко хрустнуло, будто кто-то на фарфоровую тарелку наступил. До сего дня я не слышала звука ужаснее, чем этот. Марк бросил Пэта, и круглолицый молодец плюхнулся, корчась, словно в припадке.

Все это время Шон, этот двойник Христа в шайке, с места не двинулся. Стоял, остолбенев, широко раскрыв глаза с застывшим лицом. Впрочем, услышав, как хрустнул Пэтов нос, он вышел из оцепенения и повернулся бежать. Полагаю, нет никакого ущерба для объема энергии, коль ты оказался трусом, оставляющим своих друзей в беде.

ДеСпот догнал его в три прыжка, схватил сзади за балахон из фольги и разом сбил с ног. Шон падал спиной назад, и ДеСпот врезал ему согнутым правым коленом в основание черепа. Он так привык на ринге драться. Ни за что не хотела бы повстречать любого из побивших его бойцов.

Шон пялился на него, вращая глазами, как запаниковавшая лошадь. Марк уже собирался ему на физию наступить, когда я выкрикнула:

– Подожди!

Марк глянул на меня, раздраженно насупившись, будто думал, что я размякну и поведу себя с ним по-бабьи. Я качнулась влево, потом вправо и в конце концов смогла скатиться по склону, пока не остановилась рядом с Шоном.

Мы растянулись с ним бок о бок: я в своем саване из серебристой обертки, он в бурьяне, придавленный на груди сапогом Марка.

Я вгляделась в лицо ДеСпота и спросила:

– Они за мной шли?

Он опустил взгляд на меня, лоб его избороздили морщины.

– Все утро напролет. Я там сидел с Розуэллом, когда в первый раз их увидел. Прошел за тобой два квартала. Как-то нездорово это выглядело, вот я и решил пройтись рядом, взглянуть, что им от тебя нужно. Подумал, это самое меньшее, что мог бы сделать. Когда мне выпала минутка, чтоб опомниться, я типа почувствовал, будто должен тебе.

Мы сошлись взглядами, но лишь на секунду: Марк вспыхнул и отвел глаза.

Я повернула голову, чтобы посмотреть в ошеломленное, испуганное лицо Шона.

– Какого черта ты со своими пустоголовыми дружками шел за мной по пятам пять миль, чтобы напасть тут из засады, втроем против одной? Что я такого вам сделала, кроме как потешалась над вашей одеждой, тем, как вы говорите, да над вашими глупыми сумасбродными идеями?

Голос его, когда он заговорил, был злой и пискливый:

– Ты донести собиралась! Ты в Денвер пошла, чтоб в ФБР наведаться и сообщить им, что мы задумали! Собиралась им сказать, что Старшой Бент – один-единственный из всех – знал, что дожди пойдут! Он знал! Его заранее уведомили!

– Что значит – его заранее уведомили?

– Он знал, что предстоит. Знал день и час, когда невежественные будут повержены, останутся только подготовленные. Только мы!

Поразмыслив минутку, я сказала:

– А что побудило Старшого Бента подумать, будто я в ФБР пошла? Он что, получил сведения от одного из своих контактов в седьмом измерении?

Шон закусил нижнюю губу, будто почувствовал, что уже сказал чересчур много. Марк ДеСпот перенес вес на левую ногу, придавив малому грудь, и из того весь воздух как взрывом вынесло.

– Русский! – выкрикнул он. – Он сообщение оставил! В нем говорилось, что ты знаешь, к чему мы готовимся, и, если мы тебя не остановим, Старшого Бента ФБР заберет! Из-за того, что он про дожди знал!