— Тебе никогда не нравилось убивать, но ты все равно это делала. 

— В первый раз превращение настолько жуткое, что сводит с ума. 

«А сила опьяняет», — зашептал внутренний голос. Моя ли это мысль или чужая? 

Чужая? 

Наверное, я потеряла много крови. 

— Голод… — прошептала я. — Неописуемый. — Боль в животе, бешеный ритм пульса, вопли в черепной коробке. Несмотря на пар от горячей воды, я поежилась. — Сделаешь все, чтобы прекратить эту пытку. Все что угодно. 

Тишина по ту сторону занавески говорила громче любых слов. Ник задавался вопросом, почему я не предпочла съесть серебряную пулю. Я и сама не знала. По крайней мере он не стал спрашивать. 

— Если оборотень не отведает человеческой крови в ночь полнолуния, то что? Он умрет? 

— Увы, нет. — Будь это так легко, Эдвард давно запер бы всех оборотней в клетки и забыл, куда положил ключ. — Прикончить оборотня может только серебряная пуля. Или другой оборотень. Но такое случается очень редко. 

Мне казалось странным, что оборотень спокойно может убить человека, но другого ликантропа трогать не станет — однако никто и не говорил, что они поступают логично. 

— Почему редко? 

— Тут что-то вроде предохранителя, за неимением лучшего слова. Возможно, табу на убийство собрата. Я лично склоняюсь к версии, что предохранитель — это часть демона. 

— Которого у тебя нет, — медленно сказал Ник. — Как и у Дэмьена. 

Дэмьена прокляли и тем самым отняли у него не только демона, но и необходимость следовать правилам жизни в обществе оборотней. Также он обнаружил, что убийство других оборотней удовлетворяет потребность в человеческой крови. Очень удобно, если учесть, что у него не было доступа к моей сыворотке. 

— А что там насчет того вендиго, которого ты обсуждала с Лидией? Великого каннибала? 

— Я знала одного: Гектора Менендеса. Он был демоном во плоти и запросто убивал оборотней. 

— Значит, твоя версия не годится. 

Я много думала о Гекторе по ночам. Возможно, даже слишком много. 

— Так как Гектор с легкостью нарушал человеческие табу… — начала я. 

— Например? 

— Ел людей, находясь в человеческом обличье. 

— Я думал, вендиго — это оборотень-каннибал. 

— В случае с Гектором — два в одном. 

— Каннибал в обоих обличьях, — пробормотал Ник. — Значит, все предохранители выведены из строя. 

Мне всегда нравилось беседовать с Ником. Он так быстро соображал, что часто заканчивал за мной фразы. Это не изменилось, в отличие от почти всего остального. 

— Вот и я так думаю. 

— Но Гектор слегка мертв, чтобы его об этом спросить. 

— Так точно, — кивнула я. 

— А что случается в полнолуние с обычными оборотнями, одержимыми демоном и не имеющими доступа к твоей сыворотке? 

— Безумие берет над ними верх, и если они не обратятся по доброй воле, процесс начнется автоматически. 

Я закрыла глаза и подставила лицо под струйки воды, но ничто не могло стереть те воспоминания. 

Ник несколько минут молчал. Когда он снова заговорил, я поняла, почему он взял паузу. 

— Манденауэр говорил, что первое твое обращение произошло в Стэнфорде. Но почему именно тогда? 

Черт. Ну конечно, Эдвард рассказал Нику ровно столько, чтобы его заинтересовать, но недостаточно, чтобы тот перестал задавать вопросы мне. 

Я выключила душ, обмоталась полотенцем и отодвинула занавеску. 

Ник стоял, прислонившись к раковине и скрестив руки на голой груди. Бицепсы бугрились, живот был твердый и плоский, а ноги — длинные, мускулистые и слегка волосатые. Я помнила, каково прикосновение его рук, какая на вкус его кожа. 

Я заставила себя выйти из ванной, но Ник последовал за мной в спальню, а вместе с ним и его вопросы. 

— Дело было в луне? Возрасте? Заклинании? — Он фыркнул. — Заклинание. Никогда не думал, что стану о таком спрашивать. 

Я подошла к окну, раздвинула шторы и позволила серебристому свету луны меня успокоить. Забавно: раньше льдистый свет с неба, согревающий не хуже июльского солнца, меня расстраивал. Теперь же к нему тянуло как магнитом. 

— Это имеет значение? — спросила я. — Назад уже ничего не вернуть. 

Ник приблизился ко мне, и я уловила аромат его волос, почувствовала гнев, исходящий от его тела словно пар. 

— Скажи, — настаивал он. — Я имею право знать. 

Это так, пусть я и не хотела признаваться ему сама. Как жаль, что здесь больше никого нет. 

— Любовь, — выдохнула я. — Меня изменила любовь. 

— Не понимаю. 

Я не была уверена, что еще сказать, поэтому заколебалась. Ник потерял терпение — которым и так не отличался, — схватил меня за плечи и развернул лицом к себе. 

— Скажи, — процедил он сквозь зубы. 

— Хорошо, — выплюнула я, точно так же стиснув зубы. — Допамин устремляется в мозг, адреналин заставляет сердце биться быстрее, фенилэтиламин создает ощущение блаженства, окситоцин усиливает половое влечение. 

Я говорила сухими медицинскими терминами и не поднимала на Ника глаз. Он выпустил меня так резко, словно у меня внезапно выросли рога. Может, они и вправду выросли? 

— Ты влюбилась в меня и поэтому стала оборотнем?

— Нет. Оборотнем я стала, когда монстр укусил мою мать. Вирус просто ждал своего часа.

Превращение было просто вопросом времени. 

— И правильного человека. 

Я пожала плечами и отвернулась к окну. 

— Ты превратилась, а потом спешно покинула университет. Но что случилось в промежутке? Ты сказала, что голод был просто невыносим. 

— Верно. 

— И ты кого-то убила? 

— Да. 

— А потом? 

Я смотрела на луну, деревья и ночь, вспоминая. 

Потом Эдвард запер меня в клетку. 

Глава 25

— Элиза? 

— Да? — рассеянно ответила я, погрузившись в воспоминания, которые так долго от себя гнала. 

— Не слышал, чтобы в университете кого-то убили. 

— Эдвард умеет заметать следы — это его работа. 

Кстати об Эдварде... 

Я прошмыгнула мимо Ника в коридор, к телефону. На этот раз шеф ответил на мой звонок. 

— Где вы? — сердито спросила я. 

— Улаживаю дела. 

— Пусть другие охотятся. Мне нужны мои разработки. 

— Я занимаюсь неотложными делами, Элиза. Мы потеряли командный центр. Ты не отвечаешь из штаб-квартиры, и ягер-зухеры как с ума посходили — звонят мне со всех концов света. Агенты очень встревожены. 

— Приятно, когда тебя любят. 

— Не думаю, что их огорчило твое отсутствие. Скорее сбой в отработанной схеме. 

Эдвард считал своим долгом развеивать любые иллюзии, которые я осмеливалась питать.