Они ждали и наблюдали. Виктор и Рыгало, казалось, заснули с открытыми глазами. Просидели они недолго, но этого времени Генри хватило, чтобы подумать о многом. К примеру, о том, как этим утром он нашел нож. В последний учебный день Генри носил с собой другой нож, а потом где-то его потерял. Этот был круче.

Его прислали по почте.

В каком-то смысле.

Генри стоял на крыльце, глядя на помятый, наклонившийся почтовый ящик у их дома, пытаясь понять, что же такое он видит. Над ящиком висели воздушные шарики. Два привязали к металлическому крюку, на который почтальон иногда вешал посылки, остальные — к флагштоку. Красные, желтые, синие, зеленые. Словно какой-то странный цирк глубокой ночью прошел по Уитчем-роуд, оставив по себе этот след.

Подходя к почтовому ящику, он увидел, что на шариках нарисованы лица — лица сопляков, которые доставали его все лето, выставляли на посмешище при любой возможности.

Он смотрел на эти физиономии, разинув рот, а потом шары полопались, один за другим. Его это порадовало. Он словно заставил их полопаться. Только подумав об этом, убил силой мысли.

Крышка почтового ящика неожиданно распахнулась. Генри подошел, чтобы посмотреть, нет ли чего внутри. Хотя почтальон добирался в такую даль только после полудня, Генри не удивился, увидев в почтовом ящике плоскую прямоугольную посылку. Вытащил ее. Прочитал адрес: «Мистеру ГЕНРИ БАУЭРСУ, БДП[321] № 2, ДЕРРИ, штат МЭН». Прочитал обратный адрес: «Мистер РОБЕРТ ГРЕЙ, ДЕРРИ, штат МЭН».

Он разорвал оберточную бумагу, бросил на землю. Внутри оказалась белая коробка. Открыв ее, Генри увидел нож с выкидным лезвием, лежащий на белой вате. Он отнес коробку в дом.

Его отец спал на соломенном тюфяке в окружении пустых банок из-под пива, живот возвышался над желтыми трусами. Генри опустился рядом с ним на колени, прислушался к храпу и дребезжащему дыханию отца, наблюдая, как его лошадиные губы поджимаются и морщатся при каждом вдохе.

Генри приставил торец ножа, из которого выскакивало лезвие, к тощей шее отца. Тот чуть дернулся, а потом вернулся в глубокий пивной сон. Генри держал нож у шеи минут пять, глаза его затуманились задумчивостью, подушечка большого пальца поглаживала серебристую кнопку на боковой поверхности ножа. Голос с луны заговорил с ним — шептал, как весенний ветер, вроде бы теплый, но с запрятанным внутрь холодом, шуршал, как растревоженные осы в гнезде, убеждал, как ловкий политик.

Все, что услышал Генри от голоса, показалось ему верным, и он нажал на серебристую кнопку. В ноже что-то щелкнуло, сработала пружина, и шесть дюймов стали вонзились в шею Буча Бауэрса. Лезвие вошло в шею так же легко, как зубцы вилки входят в хорошо сваренную куриную грудку. Острие выскочило с другой стороны, капая кровью.

Глаза Буча открылись. Он уставился в потолок. Челюсть отвисла. Кровь побежала из уголков рта вниз по щекам к мочкам ушей. В горле забулькало, большущий кровавый пузырь образовался между обвисших губ и лопнул. Рука отца нашла колено Генри и судорожно сжала его. Генри не возражал. Рука отпала сама. Мгновением позже прекратилось бульканье. Буч Бауэрс умер.

Генри вытащил нож, вытер его о грязную простыню, которая прикрывала соломенный тюфяк отца, и заталкивал лезвие обратно, пока не щелкнула пружина. Без особого интереса посмотрел на отца. Пока он стоял на коленях рядом с Бучем, приставив нож к его шее, голос сказал ему о том, что нужно сделать в этот день. Объяснил все. И Генри пошел в другую комнату, чтобы позвонить Рыгало и Виктору.

Теперь они сидели втроем, все вместе, и пусть яйца ужасно болели, нож, лежащий в переднем левом кармане, вселял спокойствие. Он чувствовал, что скоро снова пустит его в ход. Другие вернутся, чтобы продолжить их детские игры, и тогда начнется резня. Голос с луны все ему расписал, пока он стоял на коленях рядом с отцом, и по пути в город он не мог оторвать глаз от бледного призрака-диска в небе. И видел не луну, а человеческое лицо — ужасное мерцающее лицо-призрак с кратерными дырами вместо глаз и беззубой ухмылкой, растянутой чуть ли не до скул. Оно говорило

(здесь внизу мы летаем Генри мы все летаем ты тоже скоро будешь летать)

всю дорогу. «Убей их всех, Генри», — вещал голос-призрак с луны, и Генри понимал, о ком речь. Чувствовал, что затея эта ему по душе. Он убьет их всех, своих мучителей, и тогда все эти неприятные мысли — что он теряет хватку, что неумолимо приближается к большому миру, где не сможет верховодить, как на игровой площадке начальной школы Дерри, к миру, где жирдяй, и ниггер, и этот заикающийся выродок будут расти, а он только становиться старше — уйдут.

Он убьет их всех, и голоса — и те, что внутри, и тот, что говорил с ним с луны, — оставят его в покое. Он убьет их, и вернется домой, и будет сидеть на заднем крыльце, положив на колени отцовский японский меч-сувенир. Будет пить отцовское пиво. Будет слушать радио, но не бейсбол. Бейсбол — это для обывателей. Вместо этого он послушает рок-н-ролл. Хотя Генри этого не знал (и плевать хотел, если б знал), в этом он и Неудачники придерживались одного мнения: рок-н-ролл — это очень даже круто. «У нас курицы в сарае, в каком еще сарае, в моем они сарае». [322] И все тогда будет хорошо, все тогда будет отлично; все тогда будет тип-топ, а что может произойти потом, уже не будет иметь ровно никакого значения. Голос о нем позаботится — Генри это чувствовал. «Если ты заботишься об Оно, Оно позаботиться о тебе. Так заведено в Дерри с незапамятных времен».

Но сопляков нужно остановить, остановить скоро, остановить сегодня. Так сказал ему голос.

Генри достал из кармана новый нож, посмотрел на него. Покрутил, восхищаясь тем, как подмигивает солнце и соскальзывает с хромированной поверхности. А потом Рыгало схватил его за руку и просипел:

— Посмотри на это, Генри! Ё-моё! Посмотри!

Генри посмотрел, и яркий свет понимания вспыхнул в голове. Квадратный участок поляны поднимался, словно по волшебству, открывая растущую щель темноты. Только на мгновение он почувствовал ужас, решив, что это обладатель того голоса… потому что Оно обитало где-то под городом. Потом услышал скрип земли в петлях и понял. Они не смогли найти шалаш на дереве, потому что его и не было.

— Господи, мы же стояли прямо над ними, — прошептал Виктор, когда из квадратного люка в центре поляны появились голова и плечи Бена. Виктор уже рванулся на поляну, но Генри схватил и удержал его.

— Разве мы не собираемся сделать их, Генри? — спросил Виктор, когда Бен вылезал из подземелья. Оба тяжело дышали.

— Мы их сделаем, — ответил Генри, не сводя глаз с ненавистного жирдяя. «Еще один любитель бить по яйцам. Я тебе ударю по яйцам так, что ты сможешь носить их, как серьги, жирная падла. Подожди и увидишь, что так и будет». — Не волнуйся.