Таковы Semnai Theai, или Величественные[3], богини: таковы были Эвмениды, или Милосердные Девы, моих оксфордских снов (Милосердными называли этих богинь в античности из страха, желая задобрить их лестью). Но вот Мадонна заговорила. Речь она вела мановениями своей таинственной длани. Коснувшись моей головы, она подозвала Богородицу Вздохов — и вот что сказала, если перевести в слова знаки, доступные человеческому разумению лишь вне бодрствования: «Взгляни — это тот самый, кого с детства я обрекла служить моим алтарям. Я избрала его в любимцы. Я совратила его с пути и ввела в соблазн — и с небесных высот похитила для себя его юное сердце. Благодаря мне он стал идолопоклонником; благодаря мне преисполнился многими томительными желаниями; я понудила его боготворить прах земной и молиться гробницам, что кишат червями. Священной казалась ему могила, отрадной ее тьма, безгрешной — ее тление. Его, этого юного идолопоклонника, приуготовила я для тебя, о нежная, кроткая моя Сестра Вздохов! Приблизь же его теперь к своему сердцу и приуготовь для опеки нашей вселяющей ужас сестры. А ты, — обратилась она к Mater Tenebrarum, — свирепая сестра, искушающая и ненавидящая, прими его от нее. И позаботься возложить ему на голову тяжкий свой скипетр. Не попусти, чтобы близ него, окруженного мраком, сидела по ночам женщина, исполненная нежности. Отними у него даже хрупкую надежду, изгони отраду любви, иссуши источники слез, прокляни его так, как только ты способна проклясть. Тогда лишь он обретет совершенство в очистительном горниле; тогда увидит запретное для взора — зрелища чудовищные и тайны, не выразимые словом. Тогда он прочтет древнейшие истины — истины печальные, величественные, устрашающие. Так он воскреснет прежде, нежели умрет. И тогда исполнится повеление, предписанное нам от Бога, — язвить его сердце до тех пор, пока не раскроются сполна способности его духа!»

Примечания

1

Сам я никогда не позволял себе возжелать чужой собственности — ни вола, ни осла ближнего: еще менее подобает философу зариться на чужие образы и метафоры. Здесь, следовательно, я должен возвратить истинному владельцу — мистеру Вордсворту — чудесный образ вращающегося колеса с мелькающими спицами, которому он уподобил стремительную смену дня и ночи. Я заимствовал этот образ только для того, чтобы заострить собственную фразу; справившись с ней, я немедля (читатель тому свидетель!) погашаю долг сноской, единственно для этой цели предназначенной. Руководствуясь тем же правилом, я при запечатывании писем пользуюсь нередко печатками, взятыми заимообразно у юных леди: эти печатки хранят, как правило, трогательные ссылки на «память сердца», «надежды», «розы» и «воссоединение любящих»: поистине бесчувственной скотиной будет читатель, которого не растрогает красноречие печаток — даже если он останется глух к моему из-за дурного своего вкуса. (Примеч. автора.)

2

Здесь, как, вероятно, известно читателю, имеются в виду главным образом Североамериканские штаты с их хлопковыми и табачными плантациями, однако не только они; я не затруднился охарактеризовать солнце, взирающее на труд рабов, как «тропическое» — даже если оно находится не в самих тропиках, но в тех краях, где климат сходствует с тропическим. (Примеч. автора.)

3

Слово «semnos» в словарях обычно переводится как «досточтимый» (venerable) — не слишком лестное определение применительно к особам женского пола. Я же склонен полагать, что оно наиболее близко соответствует нашему представлению о величественности — насколько это возможно для греческого слова. (Примеч. автора.)