— Ри-и-ичи, — позвал Билл. — Помоги мне с Бе-еном. Он ран…

Ричи подскочил к нему, потом Стэн и Майк. Вчетвером они поставили Бена на ноги. Эдди подошел к Беверли и неуклюже обнял ее за плечи здоровой рукой.

— Ты молоток, — похвалил он ее, и Беверли залилась слезами.

Бен, пошатываясь, сделал два шага к стене и привалился к ней, чтобы не упасть. Голова кружилась. Свет то и дело мерк перед глазами. Его тошнило.

А потом рука Билла, сильная и успокаивающая, обвила его плечи.

— Тя-яжелая ра-ана, С-Стог?

Бен заставил себя посмотреть на живот. Обнаружил, что два простых действия — наклонить голову и раздвинуть края разреза на свитере — потребовали от него больше мужества, чем понадобилось для того, чтобы заставить себя войти в этот дом. Он ожидал увидеть, что половина внутренностей болтается снаружи, как нелепое вымя. Вместо этого обнаружилось, что поток крови усох до едва текущего ручейка. Оборотень полоснул его сильно, но не смертельно.

К ним подошел Ричи. Посмотрел на разрез, который наискось спускался с груди на верхнюю часть живота. Перевел взгляд на лицо Бена.

— Оно чуть не пустило твои кишки на подтяжки, Стог. Ты это знаешь?

— Да пошел ты…

Взгляды их встретились, они на какое-то время замерли, а потом разом истерически расхохотались, забрызгав друг друга слюной. Ричи обнял Бена, похлопал по спине.

— Мы побили Оно, Стог! Мы побили Оно!

— М-мы не-не-не-не побили Оно, — мрачно возразил Билл. — Нам просто по-овезло. Уходим о-отсюда, по-ока Оно не на-адумало ве-ернуться.

— Куда? — спросил Майк.

— В Пу-устошь.

Беверли подошла к ним, по-прежнему в запахнутой блузке. Ее щеки ярко горели.

— В клубный дом?

Билл кивнул.

— Могу я надеть чью-нибудь рубашку? — Беверли покраснела еще пуще. Билл посмотрел на нее, и кровь бросилась ему в лицо. Он торопливо отвел глаза, но в то же мгновение Бен все понял и ощутил гнетущую ревность. Потому что в этот самый миг Билл увидел Беверли, какой раньше ее видел только Бен.

Остальные тоже посмотрели и отвернулись. Ричи кашлянул в ладонь. Стэн покраснел. И Майк Хэнлон отступил на шаг или два, словно действительно испугавшись округлости маленькой белой груди, которая виднелась под рукой Беверли.

Беверли вскинула голову, тряхнула спутанными волосами. По-прежнему раскрасневшаяся и прекрасная.

— Я ничего не могу поделать с тем, что я девочка… или с тем, что у меня начинает расти наверху… а теперь, пожалуйста, кто-нибудь может дать мне рубашку?

— Ко-онечно. — Билл уже стягивал белую футболку через голову, обнажая худую грудь, на которой не составляло труда пересчитать ребра, и загорелые, в веснушках, плечи. — Бе-ери.

— Спасибо, Билл. — На короткий жаркий, дымящийся миг взгляды их встретились. На этот раз Билл не отвел глаза. Смотрел твердо, по-взрослому.

— Пу-устяки.

«Удачи тебе, Большой Билл, — подумал Бен и отвернулся от этого взгляда. Он причинял ему боль, бил в то глубокое место, до которого не могли добраться никакие вампиры или оборотни. Но в то же время никто не отменял такое понятие, как пристойность. Бен еще не знал значения этого слова, но идею очень даже понимал: глазеть на них в тот момент, когда они так смотрят друг на друга, так же неправильно, как и таращиться на грудь Беверли, когда она отпустила блузку, чтобы надеть футболку Билла. — Раз уж так вышло. Но ты никогда не будешь любить ее так, как я. Никогда».

Футболка Билла доходила Беверли до колен. Если бы не выглядывающие из-под подола джинсы, казалось бы, что она в комбинации.

— По-ошли о-отсюда, — повторил Билл. — Не з-знаю, ка-ак ва-а-а-м, но м-мне на-а-а се-егодня х-хватит.

Как выяснилось, хватило всем.

Менее чем через час они сидели в клубном доме, с откинутыми дверцей и окном. Внизу царила прохлада, и в тот день в Пустоши стояла блаженная тишина. Говорили они мало, погруженные в свои мысли. Ричи и Бев передавали друг другу «Мальборо». Эдди приложился к ингалятору. Майк несколько раз чихнул и извинился. Сказал, что словил простуду.

— Это все, что ты могеть словить, сеньор, — добродушно ввернул Ричи, но никто не засмеялся.

Бен все ожидал, что безумная стычка на Нейболт-стрит в итоге ничем не будет отличаться от сна. «Она растает и уйдет из памяти, — думал он, — как бывает с дурными снами. Ты просыпаешься, жадно хватая ртом воздух, весь в поту, но через пятнадцать минут не можешь вспомнить, что тебе снилось».

Как бы не так! Все, что произошло, начиная с того момента, как он протиснулся в окно подвала, и до мгновения, когда Билл на кухне стулом разбил окно, чтобы они смогли вылезти из дома, оставалось в его памяти ясным и четким. Это был не сон. И запекшаяся рана на груди и животе тоже не была сном, и не имело значения, увидит ее его мать или нет.

Наконец Беверли поднялась.

— Я должна идти домой. Хочу переодеться, пока не вернулась мать. Она меня уроет, если увидит в мальчишечьей футболке.

— Урроет, сеньоррита, — кивнул Ричи, — но она урроет тебя медленно.

— Бип-бип, Ричи.

Билл молча смотрел на нее.

— Футболку я тебе верну, Билл.

Он кивнул и махнул рукой, показывая, что это не важно.

— Тебе не нагорит? Если вернешься домой без нее?

— Не-ет. Они е-едва за-амечают, ч-что я во-о-обще е-есть.

Она кивнула, прикусила пухлую нижнюю губу, одиннадцатилетняя девочка, высокая для своего возраста и просто красивая.

— Что теперь, Билл?

— Я н-не з-з-знаю.

— Это не закончилось, так?

Билл кивнул.

— Теперь Оно еще больше хочет добраться до нас, — сказал Бен. — Хочет.

— Отольем новые серебряные кругляши? — спросила его Бев. Он обнаружил, что едва может встретиться с ней взглядом. «Я люблю тебя, Бев… позволь мне хотя бы это. Пусть у тебя будет Билл, или весь мир, или что ты там пожелаешь. Только позволь мне это, позволь любить тебя, и больше мне ничего и не нужно».

— Не знаю, — ответил Бен. — Мы можем, но… — Он не договорил, пожал плечами. Не мог сказать, что чувствует, не мог выразить четко свои мысли — вроде бы все, как в кино о монстрах, но это же не кино. Мумия кое в чем выглядела иначе… и эти отличия только подтверждали ее реальность. То же самое относилось и к Оборотню — Бен мог это утверждать, потому что видел его парализующим крупным планом, какого не увидишь ни в одном кино, даже в трехмерном, потому что ощущал кончиками пальцев подшерсток грубой и жесткой шерсти Оно, потому что заметил маленький злобный оранжевый (как помпон!) огонек в одном из зеленых глаз Оно. Все это было… ну… грезами-ставшими-былью. И обратившись в быль, они ускользали из-под власти грезившего, становились смертельно опасными сами по себе, способными на независимые действия. Серебряные кругляши сработали благодаря их общей — всех семерых — вере в то, что они сработают. Но Оно кругляши не убили. И в следующий раз Оно предстанет перед ними в новом обличье, над которым серебро властно не будет.