— Не получилось бы, — вновь подал голос мистер Брокхилл, не отрываясь от альбома с рисунками де Варгаса и не вынимая потухшей трубки из уголка рта. — Выдумка из дешевого романа. Пуля будет кувыркаться.

Бен ответил ему, сам не зная, что собирается сказать.

— Мы отлили не совсем пули — кругляши. Изначально понимали, что пули нам не сделать. Я хочу сказать, мы были детьми. Это я предложил…

— Ш-ш-ш! — кто-то опять попытался восстановить библиотечную тишину.

Брокхилл одарил Бена несколько удивленным взглядом, уже собрался что-то сказать, но уткнулся в рисунки.

Когда они вернулись к столу, Кэрол Дэннер протянула ему маленькую оранжевую карточку со штампом «ПУБЛИЧНАЯ БИБЛИОТЕКА ДЕРРИ» у верхнего торца. В некотором удивлении Бен вдруг осознал, что эта первая карточка взрослой библиотеки, которую он получил. В детстве карточка у него была канареечно-желтая.

— Вы уверены, что не хотите прилечь, мистер Хэнском?

— Мне уже чуть лучше, благодарю.

— Точно?

Ему удалось улыбнуться:

— Точно.

— Вы и выглядите чуть лучше. — В ее голосе звучало сомнение, словно она понимала, что сказать надо именно эти слова, но сама-то в это не верила.

Потом она сунула книгу под устройство для микрофильмирования, которое использовалось в те дни для регистрации выданных книг, и Бена едва не разобрал истерический смех. «Эту книгу я схватил, когда клоун заговорил голосом Пиканинни, — подумал он. — Она решила, что я хочу ее взять. За последние двадцать пять лет я впервые беру книгу в публичной библиотеке Дерри, и даже не знаю, что это за книга. С другой стороны, мне без разницы. Просто дайте мне отсюда уйти, понимаете? Этого достаточно».

— Спасибо. — Он сунул книгу под мышку.

— Мы всегда рады вас видеть, мистер Хэнском. Вы точно обойдетесь без аспирина?

— Будьте уверены, — ответил он и после короткой заминки добавил: — Вы, случаем, не знаете, как поживает миссис Старрет? Барбара Старрет? Она возглавляла детскую библиотеку.

— Она умерла, — ответила Кэрол Дэннер. — Уже три года как умерла. Инсульт, насколько мне известно. Поверить трудно. Не такой уж она была старой… пятьдесят восемь лет или… пятьдесят девять. Мистер Хэнлон на день закрывал библиотеку.

— Ясно, — кивнул Бен, и почувствовал, как в сердце образовалась пустота. Вот что случается, когда возвращаешься к тем, кто в памяти твоей, или как там поется в песне. Глазировка торта сладка, да начинка горька. Люди или забыли тебя, или умерли, или потеряли волосы и зубы. В некоторых случаях ты обнаруживаешь, что они потеряли и рассудок. Ох, как же это хорошо — быть живым. Привет, парень.

— Мне очень жаль. Вы ее любили, так?

— Все дети любили миссис Старрет, — ответил Бен, и в тревоге осознал, что на глазах уже слезы.

— Вы…

«Если она еще раз спросит, в порядке ли я, наверное, я действительно заплачу, или закричу, или что-то сделаю».

Он посмотрел на часы:

— Боюсь, мне надо бежать. Спасибо большое, вы очень мне помогли.

— Доброго вам дня, мистер Хэнском.

«Пожелание правильное, потому что вечером я умру».

Он наставил на нее палец и двинулся через зал к двери. Мистер Брокхилл поднял голову, резко повернулся к нему, бросил на него подозрительный взгляд.

Бен посмотрел на верхнюю площадку винтовой лестницы, которая располагалась слева от подковообразного стола. Шарик по-прежнему висел в воздухе, привязанный к перилам. Только надпись на нем изменилась:

Я УБИЛ БАРБАРУ СТАРРЕТ!

КЛОУН ПЕННИВАЙЗ

Бен отвел глаза, почувствовал, как сердце вновь забилось у самого горла. Вышел из библиотеки в солнечный свет. В сплошном слое облаков появились разрывы, и теплое майское солнце прорвалось к земле. В его лучах трава выглядела невероятно зеленой и сочной. Бен почувствовал, что на сердце у него полегчало. Словно он оставил в библиотеке какую-то ношу, которую ранее таскал в себе… а потом он посмотрел на книгу, которую взял, и зубы его вдруг щелкнули с невероятной силой. В руках он держал «Бульдозер», книгу Стивена У. Мидера, одну из тех трех, с которыми вышел из библиотеки в тот день, когда прыгнул в Пустошь, спасаясь от Генри Бауэрса и его дружков.

И, раз уж речь зашла о Генри, на обложке до сих пор остался отпечаток подошвы его саперного сапога.

Дрожащей рукой, неловко переворачивая страницы, он добрался до задней обложки. Библиотека перешла на микрофильмовую систему контроля выдачи книг, он это видел. Но в этой книге на внутренней стороне задней обложки остался карман, в котором лежал формуляр. В каждой заполненной строчке после написанной от руки фамилии посетителя библиотеки, который брал книгу, стоял штамп библиотекаря с установленной датой возврата. Бен прочитал:

А в последней заполненной строке увидел свои имя и фамилию, написанные его детским почерком, с сильным нажимом карандаша:

И на формуляре, и по всему заднему форзацу, и по всем страницам кто-то проштамповал жирными красными чернилами, которые выглядели как кровь, одно слово: «УНИЧТОЖИТЬ».

— Боже мой, — прошептал Бен. Не знал, что еще сказать; слово это целиком и полностью характеризовало сложившуюся ситуацию. — Боже мой, боже мой.

Он стоял под лучами солнца, внезапно задавшись вопросом, а с чем же пришлось столкнуться остальным.

Эдди вышел из автобуса на углу Канзас-стрит и Коссат-лейн. Последняя четверть мили спускалась вниз по холму, прежде чем закончиться тупиком — обрывалась крутым склоном, скатывающимся в Пустошь. Эдди не имел ни малейшего понятия, почему решил выйти из автобуса именно здесь; Коссат-лейн ничего для него не значила, в этой части Канзас-стрит никто из его знакомых не жил. Но вроде бы он ступил на тротуар в нужном месте. Это все, что он знал, а ничего другого ему на тот момент и не требовалось. Беверли вышла еще раньше, небрежно взмахнув рукой, на одной из остановок Нижней Главной улицы. Майк на автомобиле уехал к библиотеке.

И теперь, наблюдая, как маленький и какой-то нелепый автобус «Мерседес» уезжает все дальше и дальше от остановки, Эдди задался вопросом, а что же он все-таки тут делает, стоя на занюханном перекрестке занюханного городка в пятистах милях от Майры, которая, несомненно, тревожится до слез, не зная, что с ним. В это самое мгновение у него вдруг закружилась голова, он коснулся кармана пиджака, вспомнил, что оставил драмамин в номере отеля вместе со всеми прочими лекарствами. Аспирин, впрочем, был при нем. Он не выходил из дома без аспирина, точно так же, как не выходил без штанов. Эдди всухую проглотил две таблетки и зашагал по Канзас-стрит, думая, что может пойти в публичную библиотеку или хотя бы повернуть на Костелло-авеню. Небо начало проясняться, и у Эдди даже мелькнула мысль дошагать до Западного Бродвея, полюбоваться тамошними старинными викторианскими особняками, которые высились только в двух действительно красивых жилых кварталах Дерри. Подростком он иной раз так и поступал — просто проходил по Западному Бродвею, как бы по делу, вроде бы направляясь куда-то еще. Неподалеку от угла Уитчем-стрит и Западного Бродвея стоял дом Мюллеров, из красного кирпича, с башенками по углам, за зеленой изгородью. Мюллеры держали садовника, который всегда подозрительно смотрел на Эдди, пока тот проходил мимо.