— Молодец, соображаешь, — я принужденно улыбнулся, на душе у меня было прескверно.

После недолгого молчанья я спросил:

— Зачем ты мне все это рассказала? Олька произнесла равнодушно:

— Чтобы позлить тебя, ты всегда такой самоуверенный… Во-вторых, я хочу, чтобы между нами все было по-честному, чтобы ты знал, что кроме тебя у меня был еще один парень. Этот итальянец.

— Сука! Сволочь! — я быстро встал и вышел на балкон, скрывая от нее свои слезы.

Но она появилась вслед за мной, задымила сигаретой, глядя прищуренным глазом на двор, проговорила примирительно и удовлетворенно:

— Ладно, не выступай. Давай все забудем?

Я молча сглатывал слезы, отвернувшись. Я не хотел ее видеть, я ее ненавидел.

— Ну чего ты расстроился? — произнесла она с грубоватой нежностью и прибавила философски: — Как будто баб не знаешь? Может, я после него тебя еще крепче полюбила, тогда бы не стала рассказывать.

— Дай сигарету, — попросил я сиплым голосом.

— Во, другое дело, — Олька с готовностью протянула пачку.

Мы курили на балконе, не разговаривали. Перед нами поднималась панорама гор, пронзенная нитью дороги. Ни одной машины не было на ней, ни одного пешехода. Помню, я еще подумал: «Вымерли, что ли, все там?» — и в какой-то миг оглушил несущийся оттуда, с гор, рев, взметнулся водяной вихрь, и из него выскользнул серебристый диск — мелькнул, и точно не бывало его, лишь затухают на склонах огненные сполохи.

— Ой, что это? — Олька испуганно вскинула руку. — Гроза?!

В межгорьях пламенел закат, словно выплеснутый соплами. Я смотрел туда и ничего не ответил ей.