Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 132

Немалую роль здесь сыграло, как ни странно, название стенгазеты, столь удачно придуманное дворником Сашей Соболевским. Еше тогда, на субботнике, кооператоры, группами и поодиночке забегавшие в штаб, не могли нарадоваться на огромный рисунок взлетающего в небо дома с членами Правления, сгрудившимися на крыше средь телевизионных антенн коллективного пользования, с майором Рыскалем в милицейской форме, возвышавшимся над ними, как наседка над цыплятами (и Рыскаль, и члены Правления были шаржированы вполне дружески). Из окон дома торчали головы кооператоров, кто-то пытался прыгать с балкона, удерживаемый родственниками, кто-то молился; между прочим, летел вниз министерский портфель Зеленцова (и о нем дошли слухи до художника) – короче говоря, картина заражала весельем. Оказалось, что и так можно взглянуть на разыгравшуюся драму. Более же всего радовало слово «воздухоплаватель» – было в нем нечто иронико-романтическое, так что кооператоры сразу взяли его в обиход, вставляя при случае в привычные словосочетания «мы, как и все воздухоплаватели…», «дорогие товарищи воздухоплаватели!», «ты записался в воздухоплаватели?» и прочее, и прочее, отчего легче было переносить невзгоды.

На майские праздники кооператорам настоятельно было рекомендовано не приглашать в гости друзей и родственников, да и самим по возможности в гости не ходить. Слишком свежа была рана, слишком нелепые слухи циркулировали в городе, чтобы добавлять масла в огонь. Минимум контактов с посторонними! – таков был девиз Рыскаля. Однако сам майор и члены Правления понимали, что указанная рекомендация может омрачить праздник – слишком уж было похоже на интернирование, как выразился Файнштейн. И тут неутомимая Светозара Петровна предложила блестящий выход. Как вы думаете? Не угадаете ни за что! Концерт художественной самодеятельности!

– А потом банкет! – весело отозвалась из кухни жена Рыскаля Клава, которая фактически принимала участие во всех заседаниях Правления, либо находясь на кухне за тонкой стенкой из сухой штукатурки и слыша каждую реплику, либо потчуя членов Правления чаем с плюшками или домашним печеньем.

Светозара Петровна на секунду опешила, а потом, задорно тряхнув седенькой птичьей головкой, воскликнула:

– А почему бы и нет, товарищи?!

И обвела членов Правления озорным, как она считала, взглядом.

В мгновение все оживились, даже Серенков, посыпались предложения – где собираться? по скольку с носа? где найти таланты? меню, спиртное и прочее… Сразу поняли, что идея Ментихиной и Клавы сулит немалые выгоды для воздухоплавателей: еще более объединиться, узнать друг друга, замкнуть разговоры внутри системы, да и разрядиться же наконец после всех треволнений прошедших недель!

Рыскаль крепко задумался, подперев подбородок маленьким твердым кулаком. Правление притихло, глядя на главного. Наконец Игорь Сергеевич вздохнул, пригладил «воронье крыло» и кивнул коротко:

– Согласен!

Чисто по-человечески он понимал затею, она ему нравилась – конечно, без излишеств, – но как объяснить начальству, если спросят? Хороша картинка – назначенный Управлением комендант дома возглавляет коллективную пьянку (майор хорошо знал термины, бытующие в официальных документах, если надо ударить побольнее: не банкет, не междусобойчик даже, а пьянка). Пустить же на самотек… нет, еще хуже! Принял решение, когда подумал о пресечении слухов. Нашлось слово для официальных бумаг: пресечение. Это соответствовало утвержденному плану и кампании по неразглашению, это выглядело солидно и научно.

И вот буквально за неделю, отделявшую ассенизационный субботник от Первомая, все было организовано в лучшем виде. Снова сняли актовый зал школы для концерта и зал плавучего ресторана «Парус» у Тучкова моста – для банкета. Концерт режиссировали Светозара Петровна и Светозар Петрович, организация банкета пала на Клару Семеновну Завадовскую (Рыскаль сообщил ей по секрету, что на праздники собираются отпустить на побывку Валентина Борисовича, все еще проходившего научное обследование у Коломийцева, поэтому Клара старалась вовсю), прочие помогали как могли – агитировали, собирали деньги, мастерили реквизит.

Неделю жили одной семьей. Не все, конечно, – нашлись и глухие затворники, скептики, брюзги… но таких было явно меньшинство.

Вечером накануне Первомая Правление собралось вновь, чтобы утвердить программу и порядок мероприятий. Первой докладывала Клара Семеновна. Ее вопрос был ясный: в банкете пожелало участвовать двести восемнадцать человек, что составляло большинство взрослого населения дома (разумеется, в их число не входили дети и старики, откололась также часть молодежи). Собирали по десятке с носа – меньше ни в одном ресторане не берут – однако Кларе Семеновне удалось бог весть каким путем уломать метрдотеля ресторана «Парус» скалькулировать меню из расчета восемь пятьдесят на человека, так что в излишке осталось более трехсот рублей, которые Клара предложила употребить на водку «с собой».

– На триста рублей водки?! Кларочка! – ахнула Светозара Петровна.

– А что вы хотите, Светозара Петровна? Знаете, какие наценки? Я заказала по сто грамм на человека, меньше они не соглашались. Но сто грамм – это же курам на смех!

– Сто граммов! Това-арищи… Меня лично это убьет, – заявила Ментихина.

– Светик, голубушка, успокойся… – попытался встрять Светозар Петрович.

– Вас убьет, вы и не пейте. А мне сто грамм, как слону дробина, – сказала Клара.

Тут Клара Семеновна, безусловно, была права, достаточно было взглянуть на ее могучую фигуру.

Рыскаль поспешил уйти от щекотливой темы.

– Пускай Клара Семеновна делает, как знает, – предложил он. – Но чтобы в меру, вы понимаете?

Завадовская доложила меню, разъяснила, что на оркестр никак не хватает, но в зале имеется музыкальный автомат, который за пятак может сыграть любой танец.

– И краковяк? – спросила Ментихина строго.

– Краковяк? – опешила Клара. – Зачем краковяк?

– Светик! – взмолился Ментихин.

– Ну почему Светик? Почему Светик? Я хочу краковяк! – закапризничала старушка.

– Хорошо. Будет краковяк, – отрубила Клара.

– Товарищи, а может быть, вовсе без водки? – вдруг предложила Вера Малинина.

Все молча переглянулись.

– Видите ли, Вера Кузьминична… – вкрадчиво начал Файнштейн, но Серенков перебил его:

– Веселие на Руси есть питие! Народ сказал.

Понятное дело, с народом не поспоришь. Да и Вера сама смутилась, мол, что я такое говорю, лишь только представила себе банкет на двести с лишним человек и – без водки.

– Ну, не только на Руси… – загадочно протянул Файнштейн, как бы не возражая, а лишь уточняя предыдущего оратора.

– А где же еще? Там? – прогремел Серенков, кивая почему-то не в сторону, а вниз.

– Где – там? – побледнев, спросил Файнштейн. – На что вы намекаете?

– Там! Там! – тыча пальцем себе под ноги, утверждал Серенков. – Нам намекать не к чему!

– Прекратите, товарищи, – поморщился Рыскаль.

Спорщики притихли, отвернувшись один от другого.

Такие микростычки между ними происходили почти на каждом заседании Правления. И тот, и другой были в вечной оппозиции к большинству членов и к майору Рыскалю – один слева, другой справа – вот бы им объединиться! – но ненависть друг к другу оказывалась всегда сильнее. По существу оба часто говорили одно и то же, лишь разными словами: Файнштейн непременно логично и наукообразно, Серенков же рубил сплеча, нарочито по-мужицки, хотя ни крестьянином, ни рабочим не был, а руководил кружком баянистов во Дворце культуры.

Ненависть была не только национальной, о чем догадывались все, но и биологической. Когда Файнштейн вдыхал, Серенков непременно выдыхал; сердца у них бились в противофазе, несовместимость групп крови была полнейшая!

Если Файнштейн всегда носил галстук, то Серенков не носил никогда; гамма цветов у Серенкова была черно-коричневая, у Файнштейна же – зелено-желтая; такое сочетание цветов уместно для предупреждающих дорожных знаков, но в жизни излишне контрастно. Если бы мы с милордом верили в биополя, то могли бы представить себе их полную противоположность, разноименный заряд и яростную схватку друг с другом, когда биополя приходили в соприкосновение.

Всем на минуту стало неловко от вспыхнувшей распри, в основе которой лежало все понимали что.

Клара Семеновна прервала неприятную паузу сообщением о том, что одна из воздухоплавательниц (Завадовская, конечно, сказала «жиличка») просит разрешения пригласить с собою на банкет своего знакомого. Ей одной, видите ли, скучно.

– Кто такая? – спросил Рыскаль.

– Ирина Михайловна Нестерова, квартира двести восемьдесят семь.

– А кого она хочет пригласить?

– Из соседнего дома… Ну, отставной генерал, помните? Он у нас на собрании выступал, – ответила Клара несколько пренебрежительным тоном.

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 132