Я шагал, торопясь, солнце било мне прямо в глаза. Попадались навстречу угрюмые хмурые лица. Закипала, по-видимому, обычная кутерьма. Август, раннее утро, эпоха социализма. Примостился в начале проспекта газетный киоск. Исцарапанный, грязный, забитый по краю фанерой. Огибая прохожих, я устремился к нему: Циркуль-Клазов немедленно отделился от пыльной витрины и, почти не скрываясь, приклеился следом за мной, лакированные ботинки его так и цокали, и посверкивали небесные дымчатые очки. Сердце у меня болезненно сжалось. Страх Великий и Ложь, говорил Гулливер. Мне сейчас предстояло – опять окунуться в сценарий. И тащиться сквозь долгий кошмарный мучительный день. На какую-то долю мгновения я даже заколебался. Страх Великий и Ложь, говорил Гулливер. Я прижался спиной к кирпичной обшарпанной стенке. Кто-то тронул меня за рубашку, и я отскочил. На секунду мне вдруг показалось, что вылезли демоны. Но ведь демоны были мне более не страшны, потому что я все-таки уже окунулся в сценарий. И действительно это был всего-навсего киоскер. Он протягивал мне из окошечка – свежий номер газеты…