была полноправным участником действа. Впрочем, она и была полноправным участником действа — предоставляла себя в полное распоряжение парочки. На два с половиной часа и две бутылки игристого. Локра думала, что на этом её спутник угомонится, но он лишь разошёлся. Впрочем, к тому моменту она боялась того, что он угомонится. А он и не собирался, вновь демонстрируя и свои умения, и свою выносливость. В комнате над шумным кабацким залом, в большом салоне беспилотного мобиля, который они вызвали именно для того, чтобы заняться в нём любовью, и, наконец, под мостом, недалеко от того места, где повстречались то ли несколько часов, то ли несколько лет назад, той ночью, которая не должна заканчиваться. Здесь Локра не оставляла царапины, потому что упиралась руками в стену и наслаждалась каждым толчком, которые становились всё сильнее и быстрее, проникали глубже, заставляли стонать, а затем — кричать. Во весь голос.

Заставили кричать. Потом — потратить пару минут на восстановление дыхания, а затем сказать слова, которые, как Локре казалось, она не скажет никогда и никому:

— Это было невероятно.

Он промолчал, но она не ждала ответа.

— Спасибо тебе.

Она знала, что после таких слов часто следовала самодовольная ухмылка, и обрадовалась, не увидев её. Мужчина помог Локре привести в порядок одежду, обнял и подвёл к балюстраде.

— Мне нравятся неброские предрассветные краски.

— Серые.

— Серые с чёрным, да, — согласился он. — Даже когда дома окрашены в яркие цвета, в сумраке они всё равно кажутся чёрными или серыми, оттеняя грядущий день. Другие краски теряются, хотя должны виднеться, но сумерки лживы. Поэтому и говорят, что самая тёмная часть ночи — перед рассветом. Когда всё кажется одинаковым. Когда стираются границы.

Она поняла, что он хочет сказать.

— Мы больше не увидимся?

— Никогда, — подтвердил он негромко и как-то грустно.

— Ты мне понравился.

— А я в тебя влюбился.

Локра знала множество мужчин и знала, когда они лгут. Этот говорил правду. И тем заставил задрожать.

— Ты в меня влюбился?

— Да.

— Но мы больше не увидимся?

— Никогда, — повторил он. — Но не по той причине, о которой ты думаешь.

— А по какой?

— Мы больше не увидимся, потому что ты умерла.

Он был умел. И убивал не в первый раз. Нежные объятия превратились в стальной захват, шея Локры щёлкнула, глаза потухли, и через мгновение тело оркессы рухнуло в тёмную воду предрассветной реки.

* * *

— Никогда бы не подумала, что промежуток времени может оказаться столь прекрасным, — прошептала Джада, целуя Паскаля в губы.

— Промежуток времени?

— Да.

— Ты имеешь в виду ночь?

— Да.

— Иногда ты очень странно выражаешься, — заметил фрикмейстер, продолжая держать девушку в объятиях.

Они стояли у дверей биотерминала: оделись, чтобы идти, но остановились, потому что вновь случился разговор. И потому что прижались друг к другу. И потому что не хотели расставаться.

— Наверное, потому, что русский мне не родной, — предположила Джада.

— Насколько я помню, ты бегло говоришь на шести языках.

— Бегло говорить и чувствовать язык далеко не одно и то же.

Спорить Паскаль не стал. Кивнул и улыбнулся:

— Я рад, что наш промежуток времени произвёл на тебя такое впечатление.

— Почему наш? — удивилась девушка. — Он же общий.

— Ты должна почувствовать то, что я сказал, а не услышать.

— Я не понимаю.

— А ты попробуй, — предложил Паскаль.

— Как?

— Это внутри тебя.

— Что именно?

— То, почему ты сказала, что ночь получилась прекрасной.

— Потому что это правда.

— Почему?

— Потому что ни с кем раньше я…

Джада замолчала, глядя ему в глаза. А Паскаль не помогал, потому что не искал комплиментов. В действительности, конечно же, искал — кому не понравится такой комплимент? — но главным для Паскаля был не он.

— С тобой не так, как с кем-то ещё. Я не могу объяснить почему, но знаю, что не так. Мне очень хорошо быть с тобой, но почему… — Она помолчала. — Это из-за того, что я тебе сказала?

Что любит.

А он ответил. Тогда — ответил. А сейчас сказал другое:

— Это из-за того, что мне никто не нужен, кроме тебя.

— Совсем никто? — Она верила. Только боялась верить.

— Никто не способен сравниться с тобой.

— В чём?

— Во всём.

— Я не могу превзойти всех.

— У тебя получилось.

Джада вновь помолчала, а затем поняла:

— Для тебя?

— Во всём, — повторил Паскаль.

— Мне нужно об этом подумать.

— Я как раз собирался тебя проводить, — рассмеялся фрикмейстер.

Она покачала головой:

— Меня ждут.

— Кто? — спросил он, хотя знал ответ.

— Отец прислал людей.

— Ты ему звонила?

— Они были тут всё время.

— Отец приказал им следить за тобой? — догадался Паскаль.

— Они меня сопровождают, только так, чтобы незаметно. — Пауза. — Он обо мне беспокоится.

Все нормальные родители беспокоятся о своих детях, но мало кто имеет возможность отправить с ребёнком телохранителей. Паскаль это отметил, но расспрашивать Джаду не стал. Его интересовало другое:

— Мы увидимся сегодня?

— Это важно?

— Это нужно.

— Конечно увидимся тогда.

— Когда?

— Давай я напишу? — предложила Джада. — Днём.

Когда ты проснёшься.

— И ты?

— И я, — подумав, ответила девушка. — Я напишу.

Она выскользнула за дверь. Он же постоял несколько секунд, затем сообразил, что должен был усадить девушку в мобиль, выскочил следом:

— Джада!

Но даже отъезжающий мобиль не сумел разглядеть: получил мощный удар в скулу, врезался в стену, крепко приложившись головой, но устоял, хоть на полусогнутых, но устоял, даже попытался ответить, но силы были не равны. Удар в живот заставил Паскаля согнуться от боли. Удар коленом в лицо — упасть. А затем двое крепких парней принялись с профессиональной безжалостностью бить фрикмейстера ногами.

* * *

— На адвоката можно не рассчитывать? — очень спокойно поинтересовался Александр Рог, удобнее устраиваясь на стуле. Перед бьющей в лицо лампой, разумеется, однако ему, в отличие от Касима, она как будто не мешала. И он явно не боялся. Не делал вид, как Касим, не храбрился, а именно не боялся происходящего, знал, что однажды это случится, и