Дверь Машины помедлила и открылась.

То, что выкатилось оттуда и с тихим воплем съёжилось на асфальте, действительно было похоже на обезьяну, хотя всем нам было совершенно очевидно, что это не горилла, не шимп и не утан. И даже затуманенному наркотиками взгляду было бы ясно, что это существо настоящим разумом не обладает. Это было что-то — ну да, что-то вроде жертвы самой обыкновенной дэволюции, жертвы, стоящей на предпоследней стадии распада, когда сложные навыки и речь уже утеряны, но остаётся ещё многое, что позволяет некоторое время рутинно выживать на улицах. Это было похоже на Малыша Мо в тот день, когда я отдал его санитарам.

Это было ещё чуточку человек.

Что ещё можно сказать о том незабываемом вечере? Кое-что я всё-таки из него вынес, и пусть эти соображения и не заслуживают высокого звания истин, для меня они всё же являются откровениями, и я рискну утверждать, что они обладают абсолютной, нетленной ценностью. А поскольку я знаю, что никто из вас не хочет слышать соображения обезьяны, разве что для того, чтобы осмеять и сами эти соображения, и их уродливого, волосатого автора, я оставлю их при себе. Не обессудьте. Вы сами видите, к чему в нашем городе приводит неугомонная проповедь истин. Сила и воля всегда выходят победителями из сражения с верой и разумом.

Существо, в которое Машина низвела преподобного Кенни Бини, ещё долго сидело на площади, одинокое, мокрое, жалкое. Окружённое жадным дыханием города, оно дрожало от страха. Толпа разочарованно разошлась. С высотных мостов, хайвеев и аллей на существо капала рыжеватая жидкость, и оно то и дело пыталось прикрыться большой, почти совсем обезьяньей ладонью. Потом кто-то сунул в эту ладонь кусок пиццы, и существо торопливо поело. Я видел это из окна библиотеки. Потом оно куда-то ушло, или, может, его увезли. Как несчастного Малыша Мо. Этого я, конечно, не видел.

Всю неделю без перерыва в Эйплейс капал дождь. Влага и темнота путали ночи с днями. И мы так и не увидели солнца.