У Кости не было сил больше говорить, и он просто обнял большого Севу и спрятался у него на плече от ужаса, происходившего за окном. Сева крепко прижал к себе брата. Ему тоже было страшно. Он тоже не знал ответов на Костины вопросы.

Глава 4

Дело было не в том, что размышления Старика убедили Тоню отказаться от «рудиментов былых иерархий» или она преисполнилась состраданием к его преклонному возрасту и тяжёлому положению. Нет. Всё было значительно проще: в автозаке биотуалет находился ровно под скамьёй конвоируемого. Так что вот так — ничего личного, исключительно рациональное решение.

Когда она открыла дверь клетки, он осторожно сделал несколько шагов вперёд — так ходит кот, которого принесли в новое для него место и только открыли переноску.

— Отвернись, — скомандовала Тоня, и Старик отвернулся.

Он вытянул руки над головой во всю длину, потянулся, потом достал руками до носков. Повторил это несколько раз и лишь после этой короткой разминки подошёл к двери и посмотрел в окно.

Снова потянулись часы. Тоня засыпала, а Старик всё стоял и смотрел. Он не произнёс ни слова с момента, как Тоня открыла дверь клетки.

Когда Тоня вынырнула из беспокойной дрёмы — сном это было всё-таки сложно назвать — Старик продолжал стоять и смотреть в окно, как будто так и не пошевелившись ни разу за прошедшие несколько часов.

Тоня лежала и смотрела на эту странную фигуру у окна. Старик был высоким. Если смотреть со спины, его возраст был совсем не заметен — очевидно, в прошлом он занимался каким-то спортом: хорошая осанка, широкие плечи. Восемьдесят прожитых им на свете лет становились очевидны, лишь когда собеседник видел его лицо, седую бороду, морщины и, главное, — глаза. Серые-серые глаза.

— За что тебя?

Тоня решила, что если уж надо вступать с заключённым в разговор, то начать имеет смысл с самого очевидного и, наверное, важного вопроса. Старик впервые отвернулся от окна и посмотрел на Тоню с интересом. Он улыбнулся, как будто именно этого вопроса он и ожидал от Тони.

— Статья 275-я Уголовного кодекса, государственная измена, то есть — совершённые гражданином Российской Федерации шпионаж, выдача иностранному государству, международной либо иностранной организации или их представителям сведений, составляющих государственную тайну, доверенную лицу или ставшую известной ему по службе, работе, учёбе или в иных случаях, предусмотренных законодательством Российской Федерации.

Глядя на удивлённое выражение лица Тони, Старик поспешил добавить:

— Не удивляйтесь. У меня фотографическая память. Когда ко мне в Лефортово впервые пустили адвоката, он дал мне почитать статью УК, по которой меня обвиняют, вот я и запомнил.

Тонино лицо посерьёзнело. Ну да, так она и думала — предатель. Изменник! А ещё выглядит так мило, как будто-то дедушка чей-то, а на самом деле на врагов работал. Тонино представление об изменниках родины было сформировано советским кинематографом — другого она почти и не смотрела никогда — и в её голове слово «предатель» причудливо рифмовалось с чем-то вроде «фашистская гадина». Но вот только на гадину, а уж тем более фашистскую, этот дружелюбный старик совсем похож не был.

Тоня села на лавке, а Старик зашёл обратно в клетку, сел и прислонился к стене. Кажется, многочасовое стояние у окна его всё-таки утомило. Тоня не успела даже задать вопрос, а Старик уже продолжил объяснения.

— Я изучал сусликов.

Тоня не сомневалась, что паузу после этих слов Старик сделал специально, чтобы насладиться её реакцией.

— В смысле сусликов?

Суслики с госизменой, и тем более с «фашистской гадиной» никак не вязались. В деревне, где Тоня выросла, суслики водились в больших количествах — в детстве она очень любила следить за ними. Но как именно они могли представлять собой гостайну, Тоня не могла себе даже представить.

— Я понимаю вашу реакцию, Антонина.

Сержант Матвеева терпеть не могла, когда её называли Антонина. Она хотела гаркнуть на Старика, но впервые с момента их встречи она не сделала этого на автомате — «Да откуда ему знать», — и поправила его даже как-то мягко:

— Тоня. Лучше Тоня.

Старик кивнул и продолжил:

— Я действительно посвятил жизнь изучению берингийский длиннохвостых сусликов. Их ещё называют американскими сусликами или «евражками». Это удивительные животные, и в их организме скрыт ключ к межзвёздным путешествиям.

В этом месте Тоня окончательно потеряла нить повествования, но Старик, видя, как удивление на её лице сменяется раздражением, поспешил объясниться.

— Не удивляйтесь, пожалуйста, и простите мне это маленькое представление — это обычная реакция, и мне, признаюсь, очень нравится смотреть, как люди, далёкие от моей науки, реагируют на слова о межзвёздных сусликах.

Старик улыбнулся, но ответной реакции от Тони не получил.

— На самом деле всё абсолютно рационально и значительно более прозаично: дело в том, что берингийские суслики большую часть жизни проводят в спячке. И это совсем не простая спячка — они, по сути, балансируют между жизнью и смертью. Такое, подобное анабиозу, состояние, в котором они дышат лишь раз в минуту, а их сусличьи сердца бьются с частотой пять раз в минуту. Примерно каждые две-три недели они ненадолго «оживают». Знаете, когда в лютые морозы автовладельцы иногда спускаются к своим машинам и заводят их, чтобы мотор не замёрз? Они никуда не собираются ехать, просто поддерживают двигатель в рабочем состоянии. Так же и мои суслики: находясь, по сути, в спячке, они иногда «оживают». На сутки температура их тела повышается, они начинают подёргивать во сне лапами, но по-прежнему не едят и не пьют.

Старик сделал паузу, чтобы откашляться. Тоня поймала себя на том, что ей стало интересно, и она слушала и не перебивала. Рассказ о сусликах не имел никакого прикладного значения, но позволял ей хоть немного отвлечься.

—Так вот, я изучал именно эту особенность. В вопросах путешествий к другим планетам расстояния играют огромную, ключевую роль! Взять хотя бы наиболее похожую на Землю — как считают астрономы — планету Kepler-438b. Её открыли совсем недавно. Может быть, на ней есть жизнь, но расстояние до неё огромно — 340 световых лет. Простой человек не может пережить полёт на такое расстояние, но вот если бы человек умел впадать в спячку, как умеют это делать берингийские суслики, то подобные путешествия могли бы стать реальностью! Изучением этого процесса я и занимался всю жизнь…

Старик замолчал. Лицо его погрустнело, и Тоне показалось, что он грустит не потому, что за окном конец света, а он заперт в автозаке со своей конвоиршей, а потому что скучает по сусликам, которых точно больше никогда не увидит. Впервые Тоне стало его немного жаль. Старик откашлялся и снова заговорил, только теперь чуть тише. И грустнее.

— Всю жизнь я отдал науке. Я занимался своими исследованиями почти полвека, и никогда никому не было до меня никакого дела. Меня арестовали дома…

— Задержали.

— Простите?

— Вас «задержали» дома. Арестовать может только суд.

— Действительно… — Старик посмотрел на Тоню с лёгкой улыбкой, и сержант Матвеева не увидела в ней насмешки, которой там и не было. — Спасибо, Тоня, фотографическая память или нет, но в юридической терминологии я, признаюсь, не очень силен.

Старик замолчал и уставился в стенку автозака.

— Так что, вот так просто вязли и задержали? — Тоне хотелось продолжения.

— Да. Без предупреждения, без повестки или каких-то звонков, просто вломились рано утром ко мне в квартиру, напугали пса… Увезли меня сюда, в Лефортово. Адвокат объяснил — уже потом, уже после того, как я провёл