– Здорово, казаки! – подойдя ближе, кивнул парням атаман.

Те разом поклонились:

– Здрав будь, атамане. Прости, с недоброй вестью мы.

– Догадываюсь, что с недоброй, – хмыкнул Иван, краем глаза глядя, как торопливо шагают к башне вызванные им десятники и священник, отец Амвросий.

– Это кто с вами? – атаман перевел взгляд на щеголя.

– Меня зовут Енко Малныче, господин, – ответив на чистом русском языке, галантно поклонился незнакомец. – Думаю, мои друзья расскажут обо мне на вашем совете… а я бы пока хотел пристроить куда-то моего доброго коня.

– Коня? – Иван удивленно хлопнул глазами.

– Ну… он не совсем конь… Боюсь, как бы ваши люди с испугу его не прибили. Из уважения к вам, господин, и к устройству вашей жизни, мне пришлось оставить Ноляко – так звать моего коня – там, внизу, у стен вашей крепости, невдалеке от чумов и строящихся домов. А люди уже поднялись – утро…

– Хорошо, – махнул рукой атаман. – И куда вы хотите пристроить коня?

– Хотелось бы отправить его на выпас или к болоту…

– Отправите, – Иван обернулся к казакам. – Кудеяр, Семенко… Проводите гостя и устройте все, как он просит. Потом возвращайтесь сюда.

– О, благодарю вас, господин атаман.

Енко Малныче снова поклонился, чисто из одной вежливости, без всякого подобострастия и страха.

Как только гость и сопровождающие его казаки скрылись за воротами острога, атаман пригласил всех позванных им людей в башню, на третий ярус – подальше от лишних глаз и ушей.

– Ну, – усевшись на лавку, Иван махнул рукой. – Рассказывайте. Я так мыслю – ни стругов, ни ясака больше нет?

– Как раз это-то и осталось, – смущенно шмыгнул носом Ондрейко Усов. – Неглубоко затопли, можно все быстро достать.

– О том сейчас и поведаете… Ты, отче Амвросий, на лавку-то присядь, в ногах правды нет.

Митаюки-нэ почуяла опасного соплеменника сразу же, как только он появился в остроге, и, едва вызванный на совет муж покинул избу, выскочила на улицу и сама, прихватив для маскировки большую, плетенную из ивовых веток, корзину – мол, по делам пошла. Выбежав за ворота, хитрая девчонка быстро спустилась по узким мосточкам к посаду – так после возвращения казаков из удачного похода «за женами» стали называть разбитые близ острога чумы, шалаши, а кое-где – и строящиеся избы. Все, как полагается – с изгородями, с огородиками, на которых захваченные полоняницы, почуяв хоть какую-то свободу, тут же насадили каких-то кореньев и трав. Откуда и взяли, интересно? По пути, что ли, насобирали? Нет, скорее всего – здесь, в диком виде, нашли.

С простоватой Тертяткою многие полоняницы уже подружились, а вот Митаюки побаивались, знали – та почти самого главного бледнолицего вождя жена! Конечно же большую часть девок ватажники поделили промеж собой еще на обратном пути, часть же оставили – чтоб по справедливости, для всего острога – девы поселились отдельно, и казаки шастали к ним каждую ночь, а свободные от неотложных дел частенько и днем заглядывали. Ущербными себя пленницы не считали, бежать не пытались – попробуй-ка убеги, с острова-то! – выпаривали себе соль из морской воды, вялили на солнышке рыбу да потихоньку присматривали себе мужей, чему их Митаюки-нэ – через Тертятко – живенько подучила, так что все пленные девки были непоколебимо уверены – совсем скоро жизнь их изменится, точнее, изменится жизнь бледнолицых варваров – и те станут жить, как сир-тя: в таких же поселках, по тем же обычаям.

А пока… пока красивых смуглых девок – ничьих – пользовали все кому не лень, правда, в остальном не забижая, позволяя жить так, как хотят.

Шлемоголов Ноляко был привязан к старой вербе, что росла ближе к морю, далеко за причалом, так что местные его покуда не приметили…

Почуяв хозяина, ящер забил хвостом, замычал, подставляя голову под скупые ласки Енко.

– Ишь ты, ластится! – удивленно помотал головой Кудеяр Ручеек. – Этакая-то страшила – а тоже добро любит.

– Всякая животина добро любит. И этот ведь – тоже тварь Божья.

Семенко Волк сплюнул, оглядываясь на стойбище девок сир-тя и думая, как бы этак их посетить, чтоб не прознала Олена? С Оленой – там ясно все, там все по-серьезному… а с этими так – побаловаться только. Но вот поймет ли это желание Олена? Ясно, что не поймет… А девок-то хотелось бы отпробовать – молодые, стройненькие, горячие… и – казаки рассказывали – такое творят!

Отвязав ящера, Енко Малныче едва сдерживал смех, невзначай подслушав мысли Семенки Волка. Вот уж, парень, зря рот не разевай! Город бледнолицых – не очень большой, людей мало – в таких местах все про всех все знают всегда! А если и не знают, так догадываются, а не догадываются – так придумывают.

– Во-он там болотце, лужок, – показал рукой Кудеяр. – Ты откуда, мил человек, речь нашу так добре ведаешь?

Колдун дружелюбно улыбнулся:

– Выучил, покуда с вашими шел.

– А, понятно.

Маюни все не мог понять, чем обидел давнюю возлюбленную свою, Устинью? Ведь ни к одной пленнице не подошел, все время держался подальше, хотя были среди пленниц девушки, что сами к себе зазывали, особенно – Маюни, уж его-то они не боялись, даже в чем-то считали своим. Вот и заигрывали! Вчера вечером, когда юный остяк возвращался с болота – ходил за кореньями, выскочили наперерез нагими, да чуть было не затащили в чум, едва вырвался, убежал – а девчонки обидно смеялись. Не понимали, дурищи, что, раз есть Устинья, так другие-то Маюни не нужны.

Эх, Устинья, Ус-нэ! И что же ты так, по-плохому, думаешь? Чу!!! Этой змеищи еще здесь не хватало!

Еще издали заметив Митаюки – та шла куда-то с большой корзинкой, – остяк юркнул в кусты, погладив висевший на поясе бубен. Не хотелось лишний раз встречаться – ну ее, пусть пройдет, авось, не заметит.

Нет, заметила!

– Что ж ты от меня прячешься, Маюни-нэ-я?

Поставив корзинку, Митаюки насмешливо прищурилась и, словно нарочно, развязала – жарко якобы! – завязки тонкой, оленьей кожи, рубахи, так что едва ль не показала всю грудь.

– Что покраснел? Женщины еще не видал, ага? А как же Ус-нэ? Она с тобой еще не спит, что ли?

– Иди своей дорогой, да-а! – не выдержав, остяк нервно стукнул в бубен.

– Стучи, стучи, змееныш, – тихо, себе под нос, прошептала девчонка. – Все равно твое колдовство против меня – слабое.

Вот уж в этом-то она уверена, как