А вот доцент Пикуль влетел в аудиторию, как марсов фрегат в бухту, и сразу повесил на воздух карту морских анекдотов. Он показывал, как малая фраза может подрезать большой парус, как соль спасает сладость, как гвоздь в шутке держит смысл, пока корабль качает.

– Все вы здесь, – рявкнул он ласково, – потому что хотите строить. И строить будете из букв. Каркас – история, обшивка – стиль, команда – интонация. А если кто-то начнёт бездарно складывать, как бревно к бревну – на берег, в писатели. Они тоже нужны: маяки из их слов спасают наши корабли в туман.

После трёх занятий мозг светился, как фонарь, и в этом свете становилось видно, кто из нас на самом деле хочет писать мир, а кто – переписывать. Я, признаться, хотел оба: и строить, и исправлять – но вот чтобы смешно.

К полудню настал час «Позора для новичка». Это был неофициальный ритуал, который Слиневинцы считали своим изобретением. Нас вывели в Каменный дворик – колодец света, окружённый стенами, где на балконах сидели вышестоящие и делали вид, что листают дневники дисциплины. В центре – круг, мелом очерченный. А в круг уже выходили четверо: те самые, что вчера пытались скормить мне арифметическое канапе.

– Регламент, – сказал старший, лениво обмахиваясь бумажным веером, на котором был напечатан Устав мелким шрифтом. – Мы задаём четыре задачи. Вы отвечаете. Если смешно – мы терпим. Если вежливо – мы удовлетворены. Если умно – мы рыдаем и признаём поражение. Если никак – вы моете наш зал змеиных размышлений до конца семестра.

– Тряпка – прилагается? – поинтересовался я.

– Конечно, – он кивнул. – Мы не звери. Мы бюрократы.

Балконы захихикали. Я шагнул в круг. «Ы» на запястье чуть нагрелась – как чай.

– Первая задача. – Старший бросил в воздух шарик. Шарик завис и начал говорить голосом старой учебной тревоги:

– Ответьте без подготовки: для чего нужна буква «Ы» в мире, где все хотят быть мягкими?

Я улыбнулся – и в моей улыбке «Ы» развернулась, как зонтик.

– Для того, чтобы Ымперия начиналась с себя, – сказал я. – Чтобы любой разговор начинался с хрипотцы смысла, которую не подделать бархатной мягкостью. Чтобы, когда вы говорите «мы», у вас где-то внутри звучало «ы» – как скоба, удерживающая купол от великих компромиссов.

Шарик плюхнулся и стал брусникой. Балконы тихо взвякнули браслетами. Слиневинец с веером кивнул: зачтено.

– Вторая задача. – В круг катнули маленький сундук с крохотным замком. На крышке было написано «Секрет». – Откройте без ключа.

Я наклонил голову, будто слушаю дальний поезд, и произнёс прадедову шифровку:

– «Если женщина сумела сохранить тайну подруги, значит: а – это не тайна, б – это не подруга, в – это не женщина».

Замок коротко рассмеялся, щёлкнул и сам слез. Внутри я обнаружил листок с надписью: «Вы не здесь». Я поднял его, показал балконам, поклонился пустоте.

– Остро, – сказал кто-то сверху.

– Больно, – ответил другой.

– Третья задача. – Старший Слиневинец поднял палец: в воздухе вспух чёрный прямоугольник, младший брат вчерашнего. – Скажите одно предложение, после которого арифметика признает законность чуда.

Я покосился на небо – оно как раз делало вид, что его нет, чтобы не быть явным свидетелем. Тогда я сказал:

– «Если чудо повторяется достаточно часто, математика находит ему новую константу».

Прямоугольник вздрогнул, цифры на его краях согласились, будто им предложили пожить у моря. Он исчез, будто занёс мою фразу в личный словарик.

– Четвёртая задача. – Старший сложил веер; у него появилась серьёзность, как у человека, который собирается сделать подлость по инструкции. – Докажите, что вы умеете защищаться. Но без разрушений и без оскорблений: мы же в Академии.

Из строя Слиневинцев вышел грузный юноша с лицом экзамена, на который он опоздал на год. В руках у него был посох припоминаний – магический предмет, который заставляет молнию возвращаться в ситуацию и догореть, если кто-то смеялся не по регламенту. Он поднял посох, и воздух вокруг меня наполнился вчерашними неприятностями: фурой на девятом этаже, соседкиным мужем, вылетом в окно, падением, смехом – всем, чем можно было напугать второго раз живущего.

– Щит Коротконоговых, – тихо произнёс я. – Комбинация «Ы-Ы-Ы».

Никто не расслышал – только реальность, которой это и адресовалось. Я выдохнул – и трижды прошептал анекдот, в котором «Ы» вплеталась как арматура:

– «Стояла как-то буква „Ы“ у ворот. Подходит к ней беда, говорит: „Пустишь?“ – „Зайди с другой стороны“, – отвечает „Ы“ и тихонько переставляет ворота».

Три раза – три перестановки. В первую перестановку – фура пересекла линию горизонта и стала просто нелепостью быта. Во вторую – муж соседки провалился в категорию «тоже человек». В третью – падение превратилось в полёт. Посох припоминаний опустился, как усталый указатель. Грузный юноша посмотрел на меня задумчиво – с уважением, которое обещает жажду реванша.

– Победа, – сказал старший. – Смешно, вежливо и умно. Ненавижу, когда так.

Толпа взорвалась аплодисментами. С полок, где располагались деканские уши, слетели ленточки одобрения. Я поклонился, поклон отдался в запястье чёткой «Ы» – будто нота попала в своё окошко.

С этого мгновения всё изменилось. Девушки – из всех факультетов, включая строгое Бюро сухих наук, – восприняли мою победу как личное приглашение. Оттуда и началось обложение: кто-то поджидал меня у входа в комендатуру с формой заявления «о дружбе», кто-то – на лестнице с корзинкой «для обмена репликами», кто-то – под ковриком у двери, где красовалась записка «не наступать, я чувствительная».

Одна очаровательная студентка с факультета физики (высокая, как формула для высоты) устроила засаду на люстре в читальном зале: решила спуститься на шелковых лентах вместе со словом «пожалуйста». Люстра выдержала, слово – тоже, а вот комендант – нет: он налетел на наш эпизод, как грамматика на орфографию, и выписал обоим штрафной афоризм: «Впредь держитесь в рамках полок». Афоризм пришлось носить неделю, как обруч на памяти.

Если бы я был другим человеком, я бы утонул в этом море внимания. Но у меня была Академия, задания, лекции, браслет невозмутимости и тот самый родовой алгоритм «не соглашайся, пока не смешно». В итоге всё проходило мимо меня, как реклама у человека, который оплатил премиум-настроение.

– Ничего, – успокаивал меня дворецкий, когда мы вечером шли по Коридору Цитат. – Пусть кипят. Это полезно для словарного запаса. А вы занимайтесь.

Мы шли к Общей аудитории имени Буквы «Ы». На двери всё ещё висела табличка «Временно закрыта на реконструкцию», но это «временно» всякий раз меняло оттенок, как плутовка-радуга. Под табличкой кто-то прикрепил записку: «Откроется, когда род отзовётся». Дворецкий посмотрел на меня. Я пожал плечами: род отзовётся –