— Слова достойного сына своего народа! — поддержал Малакай, его тощий палец с потрескавшимся ногтем затрясся в воздухе.

— Прекратить! — голос Валериуса прозвучал хрипло, но в нём сохранились властные нотки, заставившие всех замолчать.

Он медленно обвёл взглядом своих подчинённых.

— Ваши споры бессмысленны. Мы принесли клятву. Нарушить её — значит покрыть себя вечным позором.

— Но он унижает нас! — не сдержался Дрэйвен.

— Валериус прав, мы связаны клятвой, — подняла усталые глаза Элара. — Любое действие против капитана будет её нарушением. Вероятность успешного бунта очень мала.

— Совершенно верно, — раздался спокойный голос Кассиана. Хранитель знаний, выглядевший старше остальных, даже не поднял головы от древнего фолианта, который перечитывал в сотый раз. — «Клятва, данная под сенью крови, крепче стали и вековечнее камня», — так гласит Кодекс Отчаяния. Нарушивший её обрекает свою душу на уничтожение. Вам это нужно?

— К тому же, — внезапно подал голос Сайлас, — все наши разговоры слушает бортовой искин. Всё самое сочное узнает капитан. Очень недальновидно строить козни против него в его же доме.

Все разговоры мгновенно стихли.

Слова Сайласа повисли в тишине, как приговор.

Внезапный скрежет отъезжающей бронедвери заставил всех вздрогнуть и инстинктивно приготовиться к появлению угрозы.

Но на пороге возникла не грозная фигура капитана.

В отсек, спотыкаясь, вбежала Кристалл.

Она выглядела жалко и одновременно вызывающе.

Куртка перекосилась, на ажурных колготках зияла дыра. По её тщательно загримированному лицу текли чёрные, безобразные дорожки туши, смешанной с горькими слезами. Всё её тело сотрясали судорожные, неуправляемые рыдания.

Она всхлипывала, как ребёнок, у которого отняли любимую игрушку.

— Что случилось? — хрипло спросил Валериус, в его голосе сквозил не столько интерес, сколько усталое предчувствие новой беды.

Кристалл подняла на него заплаканные глаза, полные обиды и ненависти.

— Он… он и эта шлюха-полукровка… — задыхаясь от рыданий, выдавила она. — Они смеялись! Смеялись над священной жертвой королевы Велоны!

Тишина в отсеке стала оглушительной. Даже Лазарус перестал точить нож.

— Этот выродок… он глумился над её памятью! — продолжала Кристалл, её голос превратился в истерический визг. — А Кармилла… эта грязная подстилка… она хохотала! Она сказала, что обожает такие традиции! Или он сказал… не помню! Не важно!

Первым взорвался Дрэйвен.

— СМЕЯЛИСЬ⁈ — его рёв заставил вздрогнуть даже невозмутимую Элару. — Я ВЫРВУ ЕГО ГРЯЗНЫЙ ЯЗЫК! Я ЗАСТАВЛЮ ЕГО СОЖРАТЬ СВОЮ ШЛЯПУ!

С диким воплем он со всей силы пнул ближайший ящик. Крышка слетела, и по полу рассыпались какие-то запчасти и инструменты.

— Только скажи, Валериус! — тут же вскочил Лазарус, сжимая кулаки. — Мы разорвём эту консервную банку изнутри! Мы выпустим им кишки!

— Ересь! — прошипел Малакай. — Самозванец, облачившийся в силу бога, оскверняет наши святыни! Кровь за кровь! Так велит закон!

Орион театрально вздохнул, прикрывая рот ладонью.

— О, какой накал страстей. Почти опера. Посмотрите на её лицо, всё красное, опухшее. В этом есть своя, особая, трагическая красота. Красота унижения. Восхитительно.

— Нам всем нужно взять себя в руки! — примирительно сказала Элара.

Изольда же развалилась на нарах, приняв нарочито-эротичную позу.

— Бедный мальчик, — протянула она, глядя на бушующего Дрэйвена. — Такой темпераментный. И такой глупый. Наш новый хозяин просто играет с нами. Дёргает за ниточки и смотрит, как мы пляшем. И, должна признать, у него неплохо получается. Ещё одна-две манипуляции, и он отлично сумеет отделить зёрна от плевел.

Кассиан вздохнул и с педантичностью архивариуса сообщил:

— Обряд «Вечного следования», совершённый королевой Велоной, действительно один из древнейших в нашей культуре. Его первое задокументированное упоминание относится к эпохе Багрового Раскола, когда супруга лорда Мальтуса взошла за ним на погребальный костёр и добровольно позволила пламени поглотить её плоть. Всё это описано в «Скрижалях Скорби», глава третья, стих двенадцатый. Поступок королевы — исторический факт. Реакция на него нашего нового лидера — тоже факт. Ваши крики и слёзы не изменят ни того, ни другого.

— Хватит умничать, книжный червь! — рявкнул на него Дрэйвен. — Пока ты копаешься в своих пыльных бумажках, над нами издеваются!

— Дрэйвен, достаточно! — снова повысил голос Валериус.

Он медленно, с трудом, поднялся на ноги. Его лицо оставалось бледным, но в глазах горел холодный огонь.

— Успокойся. И вспомни, где ты находишься.

Он подошёл к бушующему юнцу и посмотрел ему прямо в глаза.

— Мы принесли клятву, — тихо, но отчётливо произнёс он. — Клятву верности. Перед ликом наших предков и именем Кровавого Бога. Ты помнишь слова этой клятвы?

Дрэйвен молчал, лишь тяжело дышал, его ноздри раздувались.

— Нарушить её — значит покрыть себя вечным позором, — повторил Валериус. — Это значит предать всё, во что мы верим. Это грех, который не смыть даже кровью. Его издевательства над памятью Велоны — ничто по сравнению с таким предательством. Наша честь — единственное, что у нас осталось. И мы не позволим ни ему, ни собственным эмоциям отнять её.

Он обвёл взглядом всех присутствующих.

— Мы будем служить ему. Мы будем выполнять его приказы. Мы будем терпеть его насмешки. Потому что мы дали слово. И мы его сдержим. Даже если для этого придётся проглотить собственную гордость.

Дрэйвен нехотя отступил, всё ещё кипя от ярости. Остальные альпы молчали, опустив головы. Слова Валериуса, как холодный душ, остудили их пыл. Они снова ощутили всю тяжесть своего положения. Они в ловушке. Связаны по рукам и ногам собственными традициями, вынужденные подчиняться тому, кого ненавидят всем сердцем.

Кристалл, поняв, что её попытка поднять бунт провалилась, снова разрыдалась, но уже тихо, от бессилия и унижения.

— Ну вот, истерика закончилась, — с лёгкой усмешкой промурлыкала Изольда, заканчивая свой маникюр. — А теперь, может, обсудим что-то более насущное? Например, что мы будем делать, когда закончится кровь? Боюсь, наш капитан не планирует делать остановки у донорских центров. А я очень не люблю голодать. От этого портится цвет лица.

Вопрос повис в воздухе, тяжёлый и неприятный. Голод. Древний, первобытный инстинкт, который перечёркивал любые клятвы и понятия о чести.

Дрэйвен резко развернулся и, ни слова не говоря, направился к выходу.

— Куда ты? — окликнул его Валериус.

— Пройдусь, — бросил тот через плечо. — Ноги затекли. Засиделся.

Он исчез в коридоре, прежде чем кто-либо успел его задержать.

Его настоящие намерения читались по напряжённой спине и стиснутым кулакам.

Он вышел не разминать ноги. Он вышел на