попробует забрать его у Пирокластикуса. 
– Тогда Сицилия точно под воду уйдёт, – рассудил Гай, нежась на прекрасном широком ложе.
 – А ещё он спросил у отца, сможет ли тот передать апекс, когда поколения сменятся.
 – И что отец?
 – Сказал, что реликвия ему безразлична, однако, когда он станет её хранителем, то скорее умрёт, нежели отдаст просто так.
 – Ха-ха, а Лакон что?
 – Сказал, что иной ответ заставил бы его перестать уважать отца.
 Гай удовлетворённо хрюкнул.
 – Но это ещё что! В жопу апекс! – Спокойствие как ветром сдуло, Тит оскалился и выпучил глаза. – Этот ублюдок набрался наглости предлагать нашей матери стать его женой! Прямо перед отцом!
 Гай тоже потерял свою вечную улыбку, его двуцветное лицо исказилось:
 – Что-что сказал этот глиномес?!
 – Предложил ей развестись с отцом и выйти замуж за него! – прорычал Тит.
 – Вот сучий потрох…
 В принципе, ничего особенного. Высшие патриции занимают недостижимо высокое положение в римском обществе, но даже им надо за всё платить. Браки между нобилями заключаются как важные сделки: если будущие муж и жена не достигли двадцатилетия, от них вообще ничего не зависит, все решения принимаются непосредственными родителями и старшими членами генуса вплоть до родоправителя. И, разумеется, только после того, как Авгуриум Крови подтвердит превосходную генетику жениха с невестой и достаточно высоко оценит их шансы на качественное потомство. Расточая божественную кровь среди недостойных, несовершенных людей, нобилитет скоро потерял бы Сатурновы дары и Непобедимой Римской Империи наступил бы конец. Особи обоих полов с хорошей генетикой – это прежде всего ценный актив; так что женщина, доказавшая способность рожать качественное потомства, без зазрения совести может быть переманена из фамилии в фамилию и даже из генуса в генус. Разумеется, ещё существует такая вещь, как Конкубинаториум, но это совершенно отдельная история.
 У матери есть ген Цереры, довольно редкий блуждающий божественный ген, она действительно дала жизнь обширному, здоровому – с маленьким двуцветным огрехом – и талантливому потомству, неудивительно, что Лакон позвал её замуж. Другое дело, что обычно это делается более деликатно, но то ли дядя явил прямолинейность характера, то ли преднамеренно унизил Агриколу своей бесцеремонностью.
 – И как она его отшила?
 – Ты знаешь маму, она – сама обходительность. Но каков скот!
 – Cacator, – согласился Гай.
 – И будто этого мало, потом пришлось лететь сюда, потому что мать всё время за тебя волновалась! Зачем ты постоянно приносишь беды нашей матери, Огрызок?!
 Пальцы брата вцепились Гаю в волосы.
 – Perite, asinus stultissimus! Это из-за тебя я здесь, penis equis! Из-за твоих тупоголовых планов! Эскулапы уже как родному улыбаются, будто я здесь живу!
  ##1 Отъебись, тупой осёл! (лат.)
  Гай вырвался и вцепился в руку Тита зубами, но тот сдержал вопль и стал лупить младшего по затылку:
 – А не надо было в горах приключений на свою…
 Вдруг оба услышали из коридора голос матери, кажется, она встретила одного из божественных медикусов. Когда же Помпилия Игния вошла в палату, Тит уже помогал Гаю надевать провощённую лацерну с капюшоном и кожаные чехлы на ноги, – до первых серьёзных дождей весь город будет одним сплошным пепельным царством.
 – Мы готовы, матушка.
 – Мои мальчики, – пропела Помпилия с умилением, – дайте мне свои руки, поехали домой.
 Тит переступил через мужскую гордость одиннадцатилетнего и протянул руку, Гай прижался к маме с другой стороны, счастливый донельзя. Следующие несколько дней она точно не позволит ему возвращаться в «эту ужасную яму» на тренировки, ведь её маленький Эркулес «так сильно испугался, когда оказался там между сражающимися нобилями, экзальтами, даймонами и авгурами». Бедный, бедный Гай! Ну, хоть немного отдыха и покоя ему.
  ***
  Сенат Непобедимой Римской Империи – это колоссальное величественное здание, построенное на излучине Тибра, чей фасад смотрел в сторону Марсова поля. Внутри него находился Великий зал голосований, множество постоянных коллегий и огромное число аудиториумов для всевозможных совещаний и заседаний.
 В одном из таких аудиториумов собралась компания из высокопоставленных магистров различных служб. Красные плащи авгуров Крови смешались с белыми сенаторскими тогами, благородные нобили и миноры с золотыми лаурусами в волосах недоумённо слушали доклад, пока их рабы-скрибы тщательно протоколировали каждое слово. Мало того, что речи биопровидца Аврелия звучали весьма… странно, так сенаторам приходилось ещё и ломать себе головы над тем, за какой надобностью на собрании присутствовало столько… вольнослушателей.
 Генус Игниев представлял некий Александр, молодой нобиль без Сатурнова дара, но с очень цепким взглядом, кажется, он был дипломированным законником. Кроме него зачем-то явился Константин Вериссимус Тортор, довольно-таки известный магистр Agentes in rebus; будучи неблагородного происхождения, он скрывал лицо под форменным капюшоном, чтобы не оскорблять взгляды патрициев своим обликом. Но больше всего смущал ликтор: фигура в золочённой шлем-маске, изображавшей лицо ныне здравствующего цезаря Саторнина Солария Перкуссума. Это всё равно, как если бы сам правитель империи присутствовал в помещении.
 – Вот и всё, кхек-кхем-м-м… – подытожил Аврелий из Скопелоса.
 – Возмутительно! – немедленно высказался другой биопровидец, Севир Мардоний. – Ты позоришь свой сан!
 – Есть такое, – спокойно согласился Аврелий, – но мы ведь не обо мне, кхем-м-м… собрались поговорить сегодня. Я-то уже понёс наисправедливейшую кару…
 – Кстати, – подал голос Александр Игний, – какое наказание Авгуриум Крови счёл адекватным для проступка данного характера? Вы так и не сообщили моему генусу.
 – Авгуриум не находится в подчинении у кого-либо кроме правящей династии и самого Целума, – отрезал Севир, – но если ты так сгораешь от любопытства, то знай: трёхгодичный запрет на практику. Слишком мягко, но большего я выбить не смог, с учётом того, что провинившийся успел одуматься. – Кожаный клюв его маски вновь повернулся к Аврелию: – Недопустимо позволять вовлекать себя в дела божественных! Я был о тебе лучшего мнения!
 – Что тут скажешь, плоть сильна, но дух слаб.
 – Три года – это серьёзный срок для практикующего авгура, – пространно сообщил Александр. –