Уже в прихожей я сообразил, что всё же попал в чужую квартиру: незнакомое зеркало, незнакомая вешалка, незнакомая мужская одежда и обувь. Навстречу мне никто не вышел. Я прикрыл за собой дверь, прислушался: звуки доносились только с улицы. Поставил кроссовки рядом с начищенными до блеска коричневыми туфлями. Прошёлся по квартире. Ни в двух тесных комнатушках, ни в совмещённом санузле, ни на кухне никого не обнаружил. Окончательно уверился, что пришёл не домой. Единственная вещь, которую я узнал — выглядевший совсем новым торшер с жёлтым абажуром (две недели назад он стоял в родительской спальне).

Ещё одну знакомую вещь я обнаружил на кухонном столе: журнал «Советский экран» с Еленой Лебедевой на обложке. Почти минуту я рассматривал Алёнино лицо. Затем сдвинул журнал к стене, взгромоздил на столешницу свой рюкзак. Достал из него пакет с вещами, вынул из пакета наполовину пустую банку растворимого кофе «Nescafe Gold». Разжёг на плите газ, поставил на огонь синий эмалированный чайник. Невольно улыбнулся. Потому что о чашке горячего ароматного кофе я мечтал с момента сегодняшнего пробуждения в вагоне: за полторы недели пребывания в пансионате распитие кофе стало моей привычкой.

Я пил кофе и в очередной раз перечитывал статью в журнале, когда услышал шорохи и голоса.

Дважды щёлкнул замок, распахнулась входная дверь.

Я закрыл журнал. Поднял руки на уровень груди, растопырил пальцы.

Посмотрел на лица заглянувших в кухню людей.

Первым в кухню шагнул Сан Саныч Александров. В семидесятом году Сан Санычу было лет пятьдесят, вспомнил я. Пятидесятилетним он сейчас и казался. Невысокий (примерно того же роста, что и его сын Аркадий), круглолицый, коротко остриженный, светловолосый. Он пристально разглядывал меня похожими на льдинки голубыми глазами.

— Привет, Сан Саныч, — сказал я. — Хорошо выглядишь. Молодо.

Я перевёл взгляд на стоявшего чуть позади Сан Саныча седовласого мужчину. Раньше я видел его лишь на чёрно-белых фотографиях. Но сейчас узнал. Это был мой прадед (мамин дед): Юрий Григорьевич Новых. Прадед был примерно моего роста, худощавый, широкоплечий, чуть ссутулившийся. Выглядел он крепким и по-спортивному подтянутым.

— Здравствуй, дед, — сказал я. — Рад тебя видеть. Ещё две недели назад даже не надеялся, что познакомлюсь с тобой.

— Ты кто такой, парень? — спросил Сан Саныч. — Что ты здесь делаешь?

Александр Александрович Александров подошёл к столу — я отметил, что Сан Саныч сейчас очень походил на своего сына Аркадия: того, чей портрет висел в бабушкиной квартире.

— Меня зовут Сергей, — сказал я. — Я внук Юрия Григорьевича… вернее, я его правнук. Явился к вам из будущего. Из двухтысячного года, если точнее. Я не сумасшедший и не грабитель. У меня и документы есть. Вот, пожалуйста, ознакомьтесь.

Я медленно опустил руки и сдвинул по столешнице в сторону Александрова свой российский паспорт.

Сан Саныч паспорт взял, открыл его, пролистнул. Задержал взгляд на моей фотографии.

— Сан Саныч, ты на мою прописку взгляни, — подсказал я.

Александров перевернул страницу, нахмурил брови.

Юрий Георгиевич шагнул к столу, поверх плеча Александрова взглянул на мой документ.

— Кхм, — кашлянул он.

Я сказал:

— Я прописан в этой квартире. С самого рождения. Убедились?

Сан Саныч поднял на меня взгляд, спросил:

— Это что ж за документ-то такой? С царскими орлами…

— Орёл — не главная его странность, Сан Саныч. Ты на дату его выдачи посмотри. Внимательно.

Александров вновь опустил взгляд в паспорт.

Повернулся и показал мой паспорт Юрию Григорьевичу.

— Здесь написано: двухтысячный год, — произнёс он. — Интересно.

Перевёл взгляд на меня и спросил:

— Это как же так-то?

Юрий Григорьевич вновь кашлянул.

Я развёл руками.

— А вот так, Сан Саныч. Говорю же: я правнук Юрия Григорьевича. Сын его внучки Екатерины, из будущего.

— Кхм, — кашлянул прадед.

Сан Саныч взмахнул моим паспортом, чуть сощурил глаза.

— Не верите? — сказал я. — Вот доказательства. Пожалуйста.

Я указал на разложенные на столешнице у стену предметы.

— Пена для бритья «Gillette» и мужская туалетная вода «Hugo Boss»…

Я аккуратно передвинул баллон с пеной и бутылочку с туалетной водой на центр стола.

— … Привёз их сюда из двухтысячного года. Взгляните на надписи. Убедитесь в моей правоте.

Ни Сан Саныч, ни Юрий Григорьевич не пошевелились.

Я назвал следующие предметы:

— Российские рубли: билеты банка России образца тысяча девятьсот девяносто седьмого года и монеты разных годов выпуска и разных номиналов. А это запрещённые сейчас в СССР американские доллары. Они тоже свеженькие, у вас здесь пока не существующие.

При виде американских денег Сан Саныч и Юрий Григорьевич нахмурились.

— Вот вам пачка от жевательной резинки «Орбит», — продолжил я. — Там осталось только две подушечки. Но надпись на упаковке вполне читабельна. А вот это мобильный телефон Ericsson T28. Новинка. Сейчас он без симкарты. Я вынул её от греха подальше.

Сан Саныч дёрнул рукой, но к телефону всё же не потянулся.

— Вот это моё водительское удостоверение. Тоже из будущего. Вот эта пластиковая штука — СНИЛС. Вот две магнитные карты для прохода в метро: в будущем мы не бросаем в турникет пятаки. Вот это банковская карта с моим фото, как видите.

Сан Саныч и Юрий Григорьевич переглянулись.

Я развёл руками.

Сказал:

— Смотрите, изучайте. Не стесняйтесь, товарищи. Всё для вас.

Я снова приподнял руки, развернул их пустыми ладонями в сторону двери.

Александров всё же взял в руку мобильный телефон, потрогал пальцем антенну.

— Кхм, — кашлянул в кулак мой прадед.

— Дед, Сан Саныч, вы кофе пить будете? — спросил я. — Настоящий, импортный. Конт… кофе из будущего.

Юрий Григорьевич и Александров посмотрели на мою чашку.

Затем прадед поднял на меня взгляд и спросил:

— Ну и как же ты к нам сюда попал… мой внучок из будущего?

— Что тебе здесь-то нужно? — добавил Александров.

Глава 25

В кухне горел свет — несмотря на то, что на улице за окном светило солнце. Солнечным лучам преграждали путь к кухонному окну росшие около дома деревья. Я точно помнил, что эти деревья преспокойно простоят там до июня тысяча девятьсот девяносто восьмого года, пока их не свалит на дом ураган. Квартиры жильцов третьего этажа в тот день превратятся в настоящие джунгли: ветви повалившихся деревьев проникнут в их комнаты. Родительской квартире тогда относительно повезло: уцелели даже оконные стёкла (потому что ещё в начале девяностых годов мы с отцом прикрыли их металлическими решётками). Сейчас деревья за окном выглядели целыми и невредимыми. Лишь лениво покачивали листвой. В их кронах преспокойно чирикали птицы.

Мой прадед и Сан Саныч от кофе отказались. Они будто бы заподозрили, что я подсыпал в кофейные гранулы отраву. Всё так же стояли около стола, точно преграждали мне путь к побегу. Я пожал плечами в ответ на их отказ. Налил себе ещё одну чашку горячего напитка. Кофейный аромат в кухне усилился, он полностью заглушил принесённый в квартиру Александровым запах дешёвого одеколона. В прошлом месяце я бы не поверил, что с удовольствием буду пить растворимый кофе. До поездки в пансионат «Аврора» я предпочитал продукты из кофемашины: эспрессо или капучино (то и другое бармены в нашем ночном клубе делали превосходно — из свежеобжаренных кофейных зёрен). Я уселся за стол, посмотрел на прадеда и на Сан Саныча снизу вверх.

Рассказал о себе. Начал с того, в каком роддоме и когда я появился на свет. Закончил той злополучной историей с генеральской женой. Разбавил историю собственной жизни событиями, что происходили с семьдесят пятого по двухтысячный годы в Советском Союзе. Вот только исторические ссылки выдавал почти без дат: знание истории в мои добродетели не входило. Я рассказал о войне в Афганистане (не вспомнил ни точный год её начала, ни дату окончания) без подробностей в виде конкретных хронологических событий. Сказал, что осенью восемьдесят второго года умрёт Брежнев (я тогда пошёл в первый класс). Предсказал смерть Черненко и Андропова. Сказал о Горбачёве. Пояснил, что такое перестройка. Сообщил о развале СССР на пятнадцать государств.