но не просто так. Когда прозвучат слова глашатая, кто-нибудь может назвать причину, причина правда должна быть веской. 
— Все равно не понимаю, как это спасет нас?
 — Перед казнью тебе надо будет надеть перчатки.
 — Чего?
 — Перчатки говорю, оглох совсем что ли.
 — Да где я возьму их?
 — Не знаю, раздобудь. Попроси у стражи, скажи, что всегда мечтал умереть в перчатках.
 — И как это должно помочь?
 Мне вдруг пришла в голову мысль, что Охренуэль просто бредит, выдумывая полную чушь. Но ни на бредящего, ни на обезумевшего от страха он не походил.
 — Когда скажут, ну все это, про последнюю надежду, ты должен картинно снять перчатки.
 — Это как? — прифигевшим голосом спросил я.
 — Вот так!
 Гунальф вытянул вперед руку, а второй принялся снимать воображаемую перчатку. Он поочередно стянул «перчатку» с каждого пальца, а затем «освободил» ладонь.
 — И с другой руки так же, — хмуро добавил он. — Правда, я не уверен, что это сработает, но шансы высоки.
 — Может ты объяснишь смысл этого, как вообще оно должно сработать?
 — Нет.
 На каменном лице эльфа вновь появилось смущение.
 — Почему?
 — Не-хо-чу!
 Только тут я заметил, что весь наш разговор сопровождают чавкающие и всхлипывающие звуки. Я огляделся, но ничего не увидел рядом.
 — И еще, — добавил эльф, — не называй меня Охренуэлем, мне это не нравится.
 Я хихикнул. Вышло глупо.
 — Но и Гунальфом тебя называть нельзя.
 Он пристально посмотрел на меня. В его глазах мерцал холодный свет, от которого по коже пошли мурашки.
 — Перчатки, это главное!
 Он внезапно исчез, а я вновь оказался в камере. Перчатки? Ерунда какая-то. Если Маленкорх в самом деле оказался предателем, это еще не значит, что Охренуэль, ой, его же, видите ли, нельзя теперь так называть, не плод моего воображения. Дождусь стражи и скажу, что пленный орк, вполне сносно болтает по-нашему, и ждет не дождется, когда Маленкорх впустит воинство Тьмы внутрь Бастиона.
 Остаток ночи я проспал тревожным, прерывистым сном. Сквозь сон я услышал шаги. Ко мне спускались, неужели пришло время? Сердце заколотилось в груди. Сейчас все зависит от того, смогу ли я убедить начальника караула, что орк может доказать мою невиновность.
 Свет чадящего факела. Бледные, безразличные лица. Они приближались ко мне. Проходя мимо камеры орка, тот, что нес факел, посветил туда.
 — Эй, что это с ним?
 Двое остальных тоже подошли к решетке.
 — Открывай! — скомандовал старший.
 Послышался звук открывающегося замка, возня.
 — Демоны! Да он откусил себе язык!
 — И захлебнулся кровью, собака!
 — Проклятье! Ладно, оставьте его, доложим позже.
 Они покинули камеру Кемраса и подошли к моей.
 — Готовься, вот тебе вода, умой рожу.
 Один из стражей полил мне воду на руки, и я вымыл лицо. Кемрас мертв! Убил себя, да еще таким жутким способом. Я подставил руки под новую порцию воды и плеснул себе в лицо. Остается только одно:
 — Мне нужны перчатки.
 — Какие еще перчатки? — удивился старший караула.
 — Ну, не знаю, как для верховой езды.
 — Ты, что решил проскакать на эшафот, а седло тебе не принести?
 Двое других заржали. Ага, смешно.
 — У палача спроси, — подал голос один из стражей, — он мозоли о топор точно не натрет.
 Снова ржут.
 — Это мое последнее желание!
 Старший глянул на меня:
 — Я может чего не понимаю, но у тебя и первого не было. А последним твоим желанием будет, чтобы палач отсек голову с одного раза.
 Вот же засада!
 — Мы придем через пару часов.
 Стражи удалились, оставив меня в темноте.
 Жутко ожидать неминуемой смерти. Вдвойне жутко ждать, имея, пускай и нелепый, шанс на спасение. Шанс, с каждой минутой, превращающийся в мираж. Стражи приходили еще раз, принесли еды и убрали труп орка. Да, вот орк был действительно шансом на спасение. Он мог бы многое рассказать о Маленькорхе, но предпочел не дожидаться душевных разговоров с эльфами. А ведь, казался таким общительным.
 Позже явился Глендрик:
 — Я решил сам навестить тебя, чтобы ты примирился с неизбежным и вручил душу Священному Свету. Не хочу доверять это кому-то другому.
 — Катись к демонам, Глендрик! Хотя нет, стой. Оставь, утешения для других, а мне дай перчатки.
 — Перчатки?
 — Да-да, перчатки, что такого удивительного? Смертник решил принять свою судьбу в перчатках! Это так странно? Может я всю жизнь мечтал об этом!
 — О перчатках? — жрец смотрел на меня как на умалишённого.
 Я вздохнул.