и веток. Внутри лежали пять сероватых яиц вытянутой формы, каждое размером с кулак. 
— Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста! — торжественно объявила нашедшая. — Как раз каждому по одному.
 Луцык тут же вскочил на ноги:
 — Ого! Откуда такое богатство?
 — Там, в траве, было.
 Каждый, кроме Гюрзы, взял по яйцу.
 — Я — веганка, — сообщила она и брезгливо отвела взгляд от Кабана, который уже употребил свое блюдо и теперь вытирал пальцами влажные губы.
 — Ну что ж, колхоз — дело добровольное, но на твоем месте я бы не отказывалась. Неизвестно, когда еще пожрем, — сказала Джей.
 Девица взяла оставшееся в гнезде яйцо и демонстративно бросила его через плечо.
 — Не хочешь, как хочешь, — пожала плечами Джей и щелчком разбила скорлупу яйца.
 — Какие вы все-таки животные. Там же зародыши! — воскликнула Гюрза.
 — Законы дикой природы жестоки: или ты ешь, или тебя едят.
 Веганка пристально поглядела на Остапа, неуверенно крутившего в руках яйцо:
 — Только не говори, что ты собрался это есть.
 — Но, дорогая, Джей права.
 — Если ты сделаешь… — она помедлила, подбирая слова, — то, что ты хочешь сделать, я от тебя уйду.
 — Гузя…
 — Из этого яичка должен вылупиться маленький цыпленок. Тебе его не жалко?
 — Но я хочу есть!
 — Во-первых, это яйцо, а не яичко, — влезла в разборку добытчица еды. — Яичко — это мужская половая железа, помещенная в мошонке. А во-вторых, ты же сама разбила одно. И из него, вообще-то, тоже мог бы вылупиться маленький петушок или курочка.
 Гюрза прожгла ее взглядом, полным ненависти, и заорала на Остапа:
 — А ну дай сюда!
 Она стала выхватывать из его рук яйцо, преодолевая вялое сопротивление. В итоге оранжевый желток потек по пальцам режиссера.
 — И не смей его слизывать! — приказала стервозная девица. И посмотрев на всех остальных, яростно бросила: — Вы — жалкие, мерзкие дегенераты!
 Не тратя больше слов, Гюрза громко взвизгнула и умчалась куда глаза глядят, эмоционально размахивая руками.
 — Она вернется, — тихо вздохнул Остап. — Перебесится и вернется.
 — И часто с ней такое? — спросила Джей.
 — Бывает порой…
 Джей подошла к Остапу и обняла его. Он склонил голову на ее плечо и снова вздохнул.
  Так как делать было нечего, решили покемарить. Денек выдался тот еще, да и похмелье никто не отменял. А чтобы не спать на голой земле, в качестве покрывала использовали парашюты.
 Остап и вернувшаяся Гюрза демонстративно расположились отдельно. Остальные трое легли штабелем у ручья, который убаюкивал их своим журчанием. Кабан тут же затеял разговор из серии: «А знаете, что бы я сейчас съел?», но ему приказали заткнуться, пригрозив расправой. Тогда он поинтересовался планами на ближайшее будущее:
 — А что, если мы не встретим никого?
 — Пойдем искать кишлак, — сказал Луцык. — Ты ведь был в Казахстане, не так ли? Там много кишлаков?
 — Да я в городе в основном жил, в Алма-Ате. Где-то пару раз на природу выбирались. На бабушкину дачу.
 — И что, красивый город Алма-Ата?
 — Большой.
 — Это хорошо.
 — Там шашлык на каждом углу, плов, манты…
 — Слушай, Кабан, еще раз о жратве заикнешься, я тебе рыло начищу и не посмотрю, что ты мой друг.
 — Все. Нем как рыба.
 Но молчал он недолго:
 — А хотите, я вам свой сегодняшний сон расскажу?
 — Валяй. Все равно делать нечего.
 — Значит так. Во сне мне было дико страшно. И вот почему. Снилось мне, что парю я на огромной высоте, держась левой рукой за стенку какого-то люка. Оттуда свисает канат, и я правой рукой пытаюсь намотать его вокруг запястья, затем отпускаю левую руку и цепляюсь ею за канат чуть выше правой руки. Теперь держусь крепко. Страшно, но уже не так. И тут оказывается, что этот люк — люк самолета. И раздается голос пилота: «Ну что, погнали⁈». А я говорю: «Да». Мы набираем скорость и теперь я уже не свисаю на канате, а лечу за хвостом самолета, как на водных лыжах за катером. Самолет, оказывается, реактивный. Я вижу, как из сопел вырывается огонь. Канат не длинный, и я кричу: «Почему меня не обжигает?». А вместо ответа пилот мне кричит: «Ну что, покажем класс?». А я говорю: «Конечно». Тогда он снижается, и мы начинаем лавировать сначала между крышами домов, потом еще ниже — в потоке городского транспорта. Когда мы пролетаем совсем рядом с каким-то троллейбусом, я пытаюсь лягнуть его в бок. На нас восторженно смотрят пассажиры. Когда мы его обгоняем, то я отпускаю левую руку и салютую водителю. Водитель мне улыбается и салютует в ответ… Потом не помню. Какой-то завод, и на проходной почему-то сидят торговцы с футбольной атрибутикой…
 — Бред какой-то. Это все из-за вьетнамской водки, — резюмировал Луцык. — Мне однажды после бутылки «Неп Мой» во сне привиделся говорящий лев.
 — И, о чем он говорил? — спросил Кабан.
 — Лев-то?
 — Ну а кто ж еще.
 — Не помню.
 — А он рычал?
 — Вроде как.
 — Согласно соннику Хассе, это к опасности. А в соннике Нострадамуса рычащий лев означает болезнь.
 — Кабан, ты просто кладезь бесполезных знаний!
 Опять повисло непродолжительное молчание, которое на этот раз нарушила Джей:
 — Интересно, долго они еще продержатся?
 — Остап и Гюрза? — на всякий случай уточнил Луцык.
 — Ну да.
 — Думаю, что вечно!
 — Но ведь Остап всегда был таким волевым, уверенным в себе человеком. Впервые вижу его таким размазней.
 Писатель зевнул:
 — Это все магия.
 — Чего⁈
 — Магия. Ну, колдовство. Гюрза рассказывала, что ее родная тетка — колдунья. Ну, экстрасенс. А всем известно, что колдуньи умеют привораживать мужчин. Может быть, она попросила свою тетку приворожить Остапа и теперь он ходит за ней хвостиком.
 — Что за чушь⁈
 — Ты не веришь в магию?
 — Нет. Это все предрассудки.
 — Зря. Мир полон неизведанных тайн.
 — Колдуны и экстрасенсы — сплошь шарлатаны.
 — А как же Алан Чумак?
 — Кто⁈
 — Чумак. Был такой экстрасенс в ящике. «Поставьте к экранам воду, кремы. Я буду их заряжать».
 — И ты реально во все это веришь?
 — Мой двоюродный дядька пил заряженную Чумаком воду и вылечился от псориаза.
 — Глупости какие.
 — Может быть. Но факт остается фактом. Болезнь ушла.
 — А вот еще говорят, что мочу пить полезно.
 — Уринотерапия. Мой знакомый это практиковал. С утра выпивал стакан собственной мочи, и весь день чувствовал себя отлично.
 — Фу! Прекращай свои шуточки!
 Луцык сделал глубокий вдох. Воздух был такой чистый и пьянящий, что от него кружилась голова. Или это от голода?
 — Джей, а жених тебя искать не будет? — спросил он.
 — Будет, — неохотно ответила Джей.
 — Не хочешь о нем рассказать?
 — А что рассказывать? Играет в нашей группе. Басист.
 — Фу. Вот это по-настоящему мерзко. Басист