Хару напрягся. Он действительно сразу оговорил, что он не хочет искать в своем детстве травмы. Он и так знает, что они там будут. Что у Хару, что у Антона отец не принимал вообще никакого участия в его воспитании — чем не повод для травмы? Но обвинять в своем текущем состоянии своих родителей, бабушек и дедушек… Нет, он не согласен. Он не ощущает, что у него есть какие-то крупные проблемы с психикой, поэтому не хочет портить хорошие отношения с семьей, вспоминая неприятные случаи из детства. Они его вырастили. Он никогда не голодал, с ним играли, разговаривали… его любили. Это главное.

— Ты недавно рассказывал, что твой брат сдал официальный тест IQ, — продолжила доктор Ли, — 155 баллов, очень высокий результат.

Хару осторожно кивнул. Он пока не понимал, к чему клонит доктор.

— Когда в семье поняли, что у твоего младшего брата интеллект выше среднего?

— Хансу начал читать за месяц до того, как ему исполнилось четыре, обожал решать логические головоломки, уже в первом классе складывал в уме трехзначные числа, — практически сразу ответил Хару.

— Во сколько начал читать ты?

Хару нахмурился:

— Эм… мне было четыре.

— То есть чуть позже, чем брат? На сколько? Два месяца? Три?

Хару осторожно пожал плечами. Он никогда не спрашивал, сколько ему было, когда он начал читать. Просто мама рассказывала, что ей пришлось оформить абонемент в библиотеке, когда Хару исполнилось пять лет — денег не хватало, чтобы покупать ребенку новые книги постоянно, а домашние он перечитал… Детских книг — сказок и просто историй для дошкольников — дома достаточно много, одна полка в книжном шкафу ими полностью забита. Что-то покупали позднее, конечно. Энциклопедию про диких животных Хару подарили на окончание первого класса — он точно это помнит. Но… сколько же книг он прочел за год, что мама была вынуждена оплачивать абонемент в библиотеку? Он помнит, как дедушка объяснял ему, что с этими книгами нужно быть особенно осторожным, не есть за чтением, не брать их с собой на улицу, потому что они чужие. Он реально был маленьким — это одно из первых детских воспоминаний.

Это Хару и озвучил психологу:

— Когда мне было пять лет, мама начала оплачивать абонемент в библиотеку, брала для меня книги, потому что все домашние я прочел и мне стало скучно…

— Библиотечные книги в пять лет, — с улыбкой сказала доктор Ли, — Большинство детей в это время даже читать не умеют. Ты хорошо учился в школе?

— Где-то класса до седьмого был отличником.

— Что случилось потом? Давай я предположу: уроки математики стали сложнее, добавились естественные науки, и учеба перестала казаться легкой?

Хару немного удивленно посмотрел на доктора Ли. Он примерно понимал, на что она намекает, но кусочки пазла отказывались складываться в голове.

— Да. У меня проблемы именно с математикой и естественно-научными предметами.

— Играешь в шахматы, — утвердительно сказала доктор Ли, — Но ты никогда не говорил — нравится ли тебе это?

Хару отрицательно покачал головой. Ему не нравится играть в шахматы, он делает это только ради дедушки и Хансу.

— Тебе не нравится, это явно не твоя сильная сторона, но ты составляешь достойную конкуренцию брату, который уже выигрывал чемпионаты в своей возрастной категории…

Хару смущенно улыбнулся. Кажется, он все четче понимал, куда клонит доктор Ли.

— Ты уже понял, что я имею в виду? Тебе не кажется, что у тебя и твоего брата просто разный тип мышления? В психологии не любят четко делить людей на гуманитариев и технарей, но у вас тот самый случай. Причем вы оба в своих сферах очень сильны. Хару, ты выучил русский язык сам, без учителей. По-твоему, на это способен любой корейский школьник?

Тут Хару стало даже стыдно. Ну, не учил он русский язык, не учил. Но сказать это психологу он, разумеется, не может.

— И твой английский, — продолжала доктор Ли. — Хару, ты учился в государственной школе, но при этом можешь поддерживать бытовую беседу на английском, в декабре участвовал в дебатах в новой школе. Обычно у тех, кто не изучал английский дополнительно, есть огромные проблемы с живой речью, им сложно преодолеть языковой барьер. У тебя он начисто отсутствует. Ты на лету схватываешь информацию, быстро понимаешь, что от тебя нужно, быстро начинаешь это выполнить. Я уверена, что твой IQ тоже выше среднего. Просто другой склад ума.

— Я понял вас, — кивнул Хару, — Но я не понимаю: к чему это?

— Ты нередко говоришь о себе так, как говорил бы человек с синдромом самозванца, — спокойно сказала доктор Ли. — Все свои достижения ты сам же и принижаешь, даже в разговоре с психологом, где нет необходимости вежливо противоречить комплиментам. Хару, тебе восемнадцать лет. «Мастер и Маргарита» — это не комикс с картинками. А ты смог обсуждать ее со взрослыми людьми на равных, поддерживать конструктивный диалог.

Хару задумчиво наклонил голову. Для него «выучил русский язык» и «смог обсуждать сложную книгу со взрослыми» не являлись весомыми аргументами в пользу его ума. То, что у Хару в голове русский подселенец, многое объясняло, так сказать… Но не все. Антон на уроках литературы, мягко говоря, не преуспевал. Хорошо подвешенный язык, умение аргументировать свое мнение, внимательность к деталям — это все от Хару. До этого Хару считал это воспитанием, а сейчас вот задумался.

— В школе постоянно твердят, что технари — это более успешный путь развития, особенно для мальчика. Парни зубрят математику, даже если ненавидят ее, — добавила доктор Ли. — Какое образование у твоего дедушки? А у папы?

Хару обреченно вздохнул:

— Они оба — экономисты. Хорошо считают в уме, в школе состояли в кружках с научно-техническим уклоном. Я понял, о чем вы. Но разве это важно?

Доктор Ли кивнул:

— Очень важно. Умение здраво оценивать свои способности — залог здоровой психики. Ты тратишь много ресурсов на сравнение, когда мог бы заниматься саморазвитием. Это как будто рыба оценивает свою крутость по умению лазать по деревьям и сравнивает себя с мартышкой. Но