Прятаться за столбом было глупо, и я вышел монаху навстречу. Он остановился шагах в трех от меня. Высокий старик с широким из-за залысин лбом, при бороде. Некоторое время мы рассматривали друг друга. Заметно было, что его особо заинтересовали мои белые курортные штиблеты и очки на моем носу. На шорты мои и голые коленки он посмотрел неодобрительно. Я же впечатлился осьмиконечным крестом на его груди. Он был, как пишут в милицейских протоколах — желтого металла на массивной цепи. Видимо, тоже золотой. Крест был с каменьями, довольно крупными рубинами. И весом никак не меньше килограмма. Таким при желании и прибить можно. Но монах применил крест несколько иначе. Он прислонил посох к столбу, крепко ухватился правой рукой за нижний конец креста и протянул его в мою сторону. При этом буквально прошипел:

— Изыди, бес! Власами пресвятой богородицы в сём распятье заклинаю — изыди! Сгинь!

Надо понимать, куда-то в крест были вмонтированы эти самые власа богородицы, раз он ими грозится. Что касается сгинуть, я и сам рад был покинуть эти не самые гостеприимные покои, только как?

А монах, поняв, что просто видом золотого креста пусть и с локонами богоматери меня не возьмешь, оставил его в покое и достал из-за пазухи какой-то флакон на цепочке.

— Святая вода из Иордана! — предупредил он, сковырнув крышку крепкими белыми зубами. А потом взял и натурально плеснул в меня из этого самого флакона. И тут же впялился в меня глазами.

Попал большей частью на рубаху, но и на лицо тоже. Особого вреда не причинил, просто обидно. Не знаю, чего именно монах ожидал от данного действа. Что меня обожжет, как кислотой, или что я вот сейчас весь растаю, как ведьма Бастинда из сказки Волкова? Я молча утерся и сказал:

— Я не бес. И не демон. И вреда вам не принесу.

— Да как же не бес, когда на глазах у тебя стекла бесовские?! — сказал монах с явным разочарованием рассматривая оказавшийся бесполезным флакон со святой водой.

— Это — чтобы лучше видеть, — просветил я, не без опасения наблюдая, как он, отбросив флакон, снова тянется за посохом. — Я — точно не бес. Хотите — перекрещусь?

— Крестись, — охотно согласился монах, поднимая подсвечник выше, чтобы в полной мере меня осветить.

Я сложил пальцы щепотью и старательно перекрестился. Трижды. Монах за действиями моими внимательно наблюдал. Кажется, я сделал правильный выбор, после моего троекратного «крещения» суровое выражение его лица несколько смягчилось.

— Ежели не бес ты, а господу слуга верный, так почто явился ты в день годины по супруге моей убиенной? — спросил он. — Видит бог, нет моей вины в смерти жены моей Марии Темрюковны.

Твою ж дивизию! Темрюковна! Вот чего я точно помнил из истории, что у царя Ивана Грозного была жена Мария и именно Темрюковна. Нет, в фильме про Шурика была Марфа, третья. А до нее — Темрюковна. Вторая! Из-за отчества запомнилось. Не каждый день такое встречается. Так неужели этот монах — царь?! Иван Грозный? Он? В голове у меня, конечно, был образ из фильма про Шурика. Там Грозный, гениально воплощенный артистом Яковлевым, вот уж царь так царь! А этот… Сутулый какой-то, волосья жиденькие лохмотьями висят, бороденка спутанная. И видом совсем не грозный.

А тот вдруг прищурился, отошел на пару шагов. Сказал:

— Погодь, погодь. Раз ты не бес и не ангел, как в палаты царские попал? Иноземец чоль? Как тебя стража пустила?

Царь наклонился, поставил подсвечник на пол. И очень мне не понравилось, как он посох свой перехватил. Если верить известной картине Репина, то грозный царь этим посохом мог очень серьезно приложить. Вплоть до летального исхода.

— Погодь, погодь, — повторил он и обернулся, словно кого-то искал взглядом. Мне показалось, что он собирался вызвать охрану. И по низу живота прошлось холодком. Как там в кино царь про попаданцев Буншу и Милославского Шурику сказал: «Да головы им отрубили». Простенько так, мимоходом. Взяли, да отрубили, и это еще хорошо, если без пыток.

— Эй там, стража, — крикнул царь, действием подтвердив мои худшие подозрения.

Не знаю, чем бы все это дело кончилось, но тут за спиной моей что-то скрипнуло и раздался густой гул. Жутковатый такой, пугающий. Что-то прокатилось по полу мимо моих ног, зашипело и ярко вспыхнуло, рассыпая искры и отчаянно дымя. Очень много дыма! Последнее, что я успел разглядеть в дымных клубах, как царь испуганно выронил посох и вжал голову в плечи. Чья-то сильная рука схватила меня сзади за локоть и дернула в сторону той самой дверцы.

— Бегом! — дыхнуло мне в ухо.

Я спорить не стал, низко согнулся, прошмыгнул в дверь и оказался в узком коридоре.

— Стража! Кхе, кхе. Стража! Ко мне! Кхе, кхе, — раздалось у меня за спиной, это опомнившийся государь звал охрану и кашлял от дыма. А громкий топот подтвердил, что глас его был услышан. Тут же спасительная дверь захлопнулась, громко звякнул запор. Почти сразу же в дверь сильно ударили.

— Бегом, — снова поторопил меня незнакомый голос, а та самая сильная рука подтолкнула в спину. И я побежал. Побежал по узкому коридору. Коридор скоро уперся в дверь, она была не заперта.

— Налево и вниз, — продолжал направлять меня неизвестный спаситель.

За дверью оказалась пустая комната с несколькими выходами. Я послушно свернул в левый, там была каменная лестница, которая вела вниз. Я засеменил по неудобным ступенькам подошвами белых курортных туфель. Бежал я, как мне показалось, долго. По каким-то коридорам, переходам и лестницам. Снова уперся в дверь. Голос сзади вдруг приказал остановиться. Я повернул голову и, наконец, рассмотрел своего провожатого. Татарин весьма зловещего вида в плаще, в лохматой шапке и с саблей на широком поясе. В руках — странный предмет. Овчинная шкура с приделанной к ней медной трубой, как на старинных патефонах. Он, не выпуская предмета из рук, быстро скинул с плеч свой плащ и сунул его мне в руки.

— Надевай быстрее.

Я надел. Татарин сам прикрыл мне голову накидкой и приказал:

— Сейчас во двор выйдем. Пойдешь за мной. Шаг в шаг. Голову склони и по сторонам не зыркай. И очки сними. Не дай бог в очках увидят. Идешь за мной, понял? Кто окликнет, не отзывайся, просто идешь за мной. Эх, обувка слишком заметная.