— Жив ещё, — пожал плечами кривоногий собеседник седовласого, удерживающий на плече несколько длинных досок. — Травница Вияльди микстуры свои давала, а целитель Локус голову ему перевязал. Говорит, всё, что мог, сделал. Теперь токмо на него самого надежда. Ну и на Наршгала, конечно же.

Я пожелал приблизить «камеру», и у меня неожиданно это получилось.

— Лучше бы Милегер пришёл да молитву прочёл, — сплюнул седой. — Всяко проку было бы больше, чем от какой-то травки.

Мужчина махнул рукой, отгоняя «камеру». Как в замедленной съёмке я видел приближение его руки, увеличивающейся с каждым мигом, словно старик превратился в гиганта. Оторопь, однако, не дала мне застыть, а, напротив, позволила резко сдать назад, совершая настоящий пируэт.

Воу, а я хорош! Словно профессиональный лётчик-ас. А ведь всё ещё ощущаю странную заторможенность сознания. Поменьше, чем в прошлый раз, но всё равно чувствуется.

Седой глухо выругался на «вездесущих мух», а ко мне — вновь с опозданием — пришло удивление.

Стоп! Это что вообще, сука, было?!

Переключив «камеру» на другую, я заметил, как от болтуна отлетела маленькая тёмная точка.

— Сам знаешь, жрец проводит обряд, — кривоногий осенил себя каким-то незнакомым знаком. — Должен до вечера успеть. Староста Дуфф больше времени не даст, а там хоронить будем.

Следующая «камера», послушная моей воле — хоть чем-то могу управлять! — подобралась ближе, но застыла над головой говорящего, вне пределов его поля зрения.

— Зараза, — вздохнул седой. — Сантаросам надо было самим девку отдать. Не кому-то ведь, а грандам. Небось не обидели бы, ещё и денег дали.

— Думай что говоришь! Родную кровь?!

— Что там эта кровь, — отмахнулся его собеседник. — Когда выбора нет, то можно или хоть что-то урвать, или без всего остаться. Даже без жизни, как в итоге и получилось. Вот и посуди.

Наступило молчание. Мужчины мрачно стояли, не глядя друг на друга.

— И с мальцом нехорошо… — продолжил седой. — Страдает ведь. Всё равно к родителям на тот свет отправится. Я сам видел, сколь сильно ему затылок раскроило! Добить его надо, говорю тебе. Добить, чтоб не мучился, да рядом с предками в яму опустить.

Злость волной поднялась в душе. Добить меня?! Ах ты вонючий старпёр! Ещё и Дэлю продать предлагал!

«Камера» рванулась вперёд, желая протаранить ему голову, но резкий взмах старческой ладони сбил мне прицел. Увернуться получилось — но в этот раз куда как сложнее. Сердце аж заходило ходуном, будто каждый миг был последним.

— Клятая мошкара, лезет и лезет! — возмущённо выкрикнул седой, начиная изображать пропеллер.

— Мухи на говно летят, — рассмеялся его собеседник.

Удар ладонью. Попал. Потеря связи, резкое переключение, снова удар — по ушам резануло, но я тут же «щёлкнул» вновь, вынужденный бороться за… что-то. За возможность наблюдать.

Однако из-за происходящего вспышка злости успешно пропала. Я снова контролировал себя.

«Мошкара и мухи, — возникла короткая мысль, — так мои «камеры» называли эти двое. Что, если… они правы?

Я начал поворачивать «объектив», желая обнаружить неведомого оператора, который управлял бы им. Вскоре мне удалось настроить видимость — довольно посредственную, кстати говоря, — и «столкнуть» две «камеры» друг с другом.

Действительно… какие-то мошки. Боже, что это? Почему я вообще вижу чужими глазами? Это что, продолжение галлюцинаций?!

Спасительная тьма прекратила эти мысли, однако очнулся я слишком быстро, дабы их забыть. Благо, картинка сменилась, позволив мне наблюдать за новым процессом. Немолодой мужчина в необычной для местных хламиде, чем-то напоминающей рясу священников (только не чёрную, а серую — хотя ранее, судя по виду, была полноценно белой), в полумраке стоял рядом с двумя мёртвыми телами, которые покоились на каменных подставках, смутно напоминающих алтарь. Женщина уже была покрыта серебристыми кругляшами («виррами», — подсказала память) до такой степени, что голой кожи практически не было заметно. Лишь местами, особенно возле головы, выступила кровь, от которой жрец периодически отгонял мух. Монеты покрывали её лицо, включая глаза, руки, ноги, грудь и живот. Плотно прилегая к телу, кругляши напоминали серебряные доспехи, а сама женщина — павшую воительницу.

«Может, так оно и должно быть, по местной вере?» — возникла непроизвольная мысль, отчего я даже растерялся, не сумев определить, моя она была или нет.

Мёртвый мужчина — мой отец? — в отличие от женщины, всё ещё находился в процессе «облачения». В миг моего наблюдения священник как раз кряхтел, силясь перевернуть его на живот, что по итогу всё-таки сделал, начав покрывать монетами его бледную спину.

Каждый кругляш Милегер — я ведь правильно запомнил имя жреца? — клещами доставал из раскалённого горшка, стоящего на жаровне, а потом прикладывал к мёртвой плоти, позволяя монете приплавиться к ней. Одну за другой, раз за разом…

Пот лился с его лица. Освещённое лишь несколькими свечами и той самой жаровней помещение было наполнено смесью неприятных запахов и духоты. Кружащие мухи и их мерное тяжёлое жужжание оттеняли картину страдания. Но чьего? Мёртвых или ещё живых?

Дверь резко открылась, запуская поток свежего воздуха и света. На пороге возник хмурый мужчина с резкими чертами лица.

— Долго ещё, Милегер? Яму вырыли час назад, — сухой голос новоприбывшего показался мне знакомым. Ну точно, это же староста! Как там его, Дуфф?

— Почти закончил, — буркнул жрец. — Можешь звать людей забрать Иветту.

«Мать, — подсказала чужая память, после чего я уверенно уставился на женщину. — Она не отдала свою дочь, — подумалось мне. — Пыталась защитить её… до последнего».

Староста кивнул, потом огляделся, уставившись в мою сторону.

— Уже мухи начали слетаться, — недовольно пробормотал он. — Поспеши, Милегер.

— Сделаю, «ваше превосходительство» Дуфф, — саркастично ответил жрец и махнул рукой, показывая, что более не намерен участвовать в диалоге. Хмурый староста пару ударов сердца пялился на него, а потом молчаливо покинул помещение.

Милегер остался один, если не считать меня, незримо присутствующего рядом. Кто я? Дух? Очередная мошка, летающая возле места подготовки тел? Или нечто большее, просто не осознающее это до конца?

— Прими их, Наршгал, прими этих саркарнцев, как одних из нас. — Необычным жестом жрец сложил руки у себя на груди. Какая-то форма молитвы? —