— Лина, просто забудь о том, что это приём! — попросил я, взяв руки жены в свои, и ещё добрых десять секунд ждал, пока она отведёт взгляд от бесконечности и обратит его на меня. — Это всего лишь приём. Там не будет никого, чьё мнение для нас по-настоящему важно.

— А представитель Рюриковичей, а Дашков?.. — удивлённо расширив глаза, прошептала Авелина.

— Ладно… Никого, кроме этих двух людей! — покладисто согласился я.

— Двое — это очень много! — выдохнула жена. — И вообще, ещё неизвестно, кто от Рюриковичей приедет…

Я не стал ей напоминать, что с самым «страшным» представителем династии она уже виделась. И даже жила под одной крышей несколько долгих дней.

Всё равно же бесполезно, да? Страх иррационален. Значит, надо есть слона с другого конца.

— Сомневаюсь, что мы даже поговорим с ними! — улыбнулся я. — Скорее всего, перекинемся парой слов с однокашниками и знакомыми, станцуем три танца и спокойно встанем рядом со столом с закусками. Чтобы тихонько уйти, как только нам позволят приличия. И всё.

— И всё… — как завороженная, повторила Авелина.

— Ну? Стало легче? — спросил я.

— Неа… — расстроенно призналась она.

— Тогда придётся доплатить… За раскрытие и опустошение этого шкафчика! — уверенно сказал я, раскрывая автомобильный бар.

И достал маленькую бутылочку вина, которой с трудом хватило бы на один бокал.

— Я не буду пить! — пискнула Авелина.

— Не считай это алкоголем, считай это лекарством, — предложил я, наполняя бокал и насильно вкладывая его в тонкие пальчики супруги. — От нескольких глотков ты расслабишься, но не опьянеешь. Зато перестанешь себя изводить… Пей!

Сдвинув брови, я строго уставился на жену, и Авелина неуверенно сделала глоток.

Да, я рисковал. Когда нервничаешь, и с одного бокала можно опьянеть. Но пробка была такой длинной, что если потребуется, я ещё успел бы привести жену в чувство.

До места высадки мы добирались ещё минут двадцать. Сначала автомобиль проехал крепостные ворота, где пришлось, естественно, сбросить скорость. При этом, пока мы их проезжали, я успел рассмотреть в теневом зрении стоявшие здесь защитные плетения. Их было штук десять, и каждое из них отслеживало что-то своё.

Уверен, в стену ещё и сканеры вмонтированы, чтобы просветить гостей насквозь. Но у нас не было ни оружия, ни артефактов. Единственную родовую реликвию пришлось сдать в хранилище Денежного Дома. Хранилище обошлось дорого, сто рублей за сутки. Но только на таком условии Авелина согласилась расстаться с сердцем рода хотя бы на вечер.

Проехав ворота, мы ещё какое-то время ползли по заснеженному парку. И только минут через десять, в веренице машин, неспешно подкатили к ступеням дворца.

Притормаживая, машина встала ровно перед красной ковровой дорожкой. К слову, это была не дань моде, а очень даже полезная ковровая дорожка. Ведь на бал никто в валенках не ходит. А снег в последние дни валил с неба так обильно, что как ни убирай, за пять минут ещё насыплет.

К нашей машине подступил дворецкий в ливрее. Открыв дверь, он церемонно посторонился, чтобы выпустить меня.

— Добро пожаловать в Ишимский кремль, ваше благородие боярин Федор Андреевич! — очень напыщенным тоном произнёс дворецкий.

— Благодарю вас, любезный! — с вежливым кивком ответил я, подавая руку жене.

Всё это время я старался игнорировать вспышки фотоаппаратов и шепотки людей, собравшихся за лентой. Хотя и сам был не прочь пошептаться с ними, какого лешего меня боярином назвали…

Авелина из машины не выходила. Она выплывала, с царственным видом держась за мою руку. И вот ведь удивительно. Ещё минуту назад она нервничала, переживала, а её щёки были красными от выпитого вина.

А сейчас она вновь была той «Королевой», которой её прозвали в училище.

— Добро пожаловать в Ишимский кремль, ваше благородие боярыня Авелина Павловна! — провозгласил дворецкий.

— Благодарю! — Авелина изобразила подобие книксена, как здесь было принято у дам, и лёгкий кивок головой.

При этом я отлично почувствовал, как вздрогнули её пальцы в моей руке. Дело было в том, что нас назвали не только «вашими благородиями», но и боярами. Это обращение здесь абы к кому не применяли. Конечно, любой достигший шестого и седьмого ранга двусердости, официально считался боярином… Но обращаться к нему всё равно нужно было «ваше благородие».

Мы же с Авелиной ещё нужных рангов не достигли, однако дворецкий обратился к нам именно так. И это слышали сотни людей, а трансляция и вовсе шла на целое княжество.

Однозначно, такое «ж-ж-ж» было неспроста. Ну то есть во всём этом крылся смысл, о котором, вероятно, знала Авелина — но не я. Какая-то хитрая фишечка, которую крутанул в наш адрес Дашков.

Либо публичная тонкая поддержка, либо — напротив, булавка в и без того шаткую репутацию. Скорее, конечно, первое. Ведь Авелина не выглядела расстроенной. Наоборот, аж засветилась, пусть и едва заметно, даже не выходя из образа.

Со светской неспешностью, как и полагалось, мы прошли по дорожке к лестнице, уступая место следующим гостям. По пути я всё искал удобный момент, чтобы утолить любопытство, но его никак не представилось. Осведомители то и дело просили взглянуть в камеру, чтобы сделать фото. Пару раз нам даже пришлось, широко улыбаясь, остановиться.

По ступеням нам предстояло взойти почти на полтора этажа. Мы поднимались выше и выше, а морозный ветер становился всё крепче, больно кусая за неприкрытые части тела. С неба сыпал редкий-редкий снег. По прогнозам, ночью и вовсе ожидалась жуткая метель. И я очень надеялся, что мы успеем вернуться к себе до её начала.

Войдя, наконец, в парадные двери, мы двинулись вперёд. К новой лестнице, рядом с которой стояла светлейшая чета Дашковых. Перед нами к хозяевам вечера приблизилась незнакомая мне пожилая чета. Коротко переговорив, гости прошествовали дальше, и настала наша очередь здороваться.

— А-а-а! Герои последних месяцев! — обрадовался Дашков.

Я много раз видел его на фото, но вживую ещё никогда. Однако почти сразу были заметны общие фамильные черты с Дашковскими. Видно, две эти родовые ветви разошлись не так уж давно. А вот определить возраст было сложнее: у двусердых вечно с этим проблема. Однако мне показалось, что Дашков вряд ли младше царя-батюшки.

Светлейший князь пребывал в той золотой поре, когда безрассудности и тяги к рискам уже нет, а сил, ума и опыта — с лихвой хватает. И пребывал он в ней, если не ошибаюсь, последних