— О, да! И леса, такие огромные, и города… Москва — это нечто совершенно иное! Столько золота на крышах храмов!

Изабелла, все еще очарованная окружающей роскошью, кивнула с искренним энтузиазмом.

Годунов наблюдал за ними, как паук за попавшими в паутину мухами. Его пальцы, длинные и бледные, постукивали по черному дереву стола.

— Нормандская Империя, — начал он, растягивая слова, будто пробуя их на вкус. — Земля ваших предков, госпожи. Страна… моряков и воинов, как гласят наши летописи. Что вы можете поведать о ней? О ее силе? Ее… устремлениях?

Вопрос висел в воздухе, обволакивающий и опасный. Это был не просто интерес. Это был допрос под маской вежливости.

Вивиан встретила его взгляд. В ее глазах мелькнула тень осторожности.

— Нормандия — сердце нашей империи, Ваше Величество. Да, море — наша стихия, а верфи Руана и Гавра рождают корабли, способные достичь края света. Сила…

Она сделала едва заметную паузу.

— … Заключается в воле нашего народа и мудрости его правителей. Что же до устремлений… Мы ищем стабильности и процветания для наших подданных. Как и любое государство.

— Стабильность, — повторил Годунов, и в его голосе прозвучала какая-то странная нота — то ли ирония, то ли понимание.

Его взгляд скользнул в сторону Григория, моего отца, который сидел неподвижно, как каменное изваяние, лишь внимательно наблюдая.

— Стабильность — редкий дар в этом мире. А процветание… оно требует надежных союзников. Или надежных границ.

Он снова посмотрел на Вивиан.

— И как вам наша империя? Не слишком ли… сурова для нежных нормандских цветов?

— Сурова? — воскликнула, не удержавшись, Изабелла. — Она потрясающая! Такой размах! Такая мощь!

Она тут же залилась румянцем, осознав, что перебила императора, и умолкла, виновато опустив глаза.

— Мощь Российской Империи неоспорима, Ваше Величество. Она впечатляет. И… да, она иная. Но в этой инаковости есть своя величественная красота. Мы только начинаем познавать ее, — подхватила Вивиан мягко.

Годунов медленно кивнул, его взгляд стал проницательнее, жестче. Он откинулся в кресле, его фигура казалась еще более монументальной на фоне огромного, мрачного герба за спиной — двуглавый орел, сжимающий в когтях не скипетр и державу, а меч и пучок молний.

— Познавать, — произнес он тихо. — Это мудрое намерение. И теперь, госпожи, самый важный вопрос.

Он наклонился вперед, и тень от его высокой шапки легла на стол, словно черная птица.

— Как вы видите… свое будущее здесь? В Российской Империи? Какое место герцогини де Лоррен и ее сестры могут найти под нашим… покровительством?

Воздух в кабинете сгустился. Даже пылинки, танцующие в лучах света из узкого окна, застыли. Вивиан глубоко вдохнула. Я видел, как сжались ее пальцы на подлокотнике кресла. Она собиралась ответить, найти нужные слова в этом лабиринте императорской воли и скрытых угроз. Ее будущее, будущее Изабеллы, будущее их рода, который они хотели возродить уже тут — все это висело на острие ножа в этом зловещем кабинете.

И пока она готовилась говорить, я чувствовал, как ледяной взгляд Годунова снова медленно, неумолимо, скользит в мою сторону.

Нарушенное обещание… Пустошь… Расплата. Она неумолимо приближалась, и роскошь вокруг вдруг показалась мне позолотой на дверях тюрьмы.

Тишина после вопроса императора повисла плотным, звенящим пологом. Я видел, как мысли молнией проносились за высоким лбом Вивиан, как ее взгляд, на миг потерявший фокус, скользнул по мрачному гобелену позади Годунова, изображавшему, кажется, легионеров, шагающих по костям. Она собиралась с духом. Не спеша, с достоинством, подняла глаза на императора темных.

— Ваше Императорское Величество, — ее голос, чистый и звонкий, как удар шпаги о хрусталь, казалось, рассек тяжелую атмосферу кабинета. — Ваш вопрос проницателен и затрагивает саму суть нашего визита.

Она сделала небольшую паузу, словно взвешивая каждое слово на незримых весах дипломатии.

— Нормандская кровь ценит отвагу и честь. Мы прибыли под покровительство дома Раздоровых и в лице Темнейшего князя Григория Васильевича Раздорова мы обрели не только защитника, но и мудрого советника. Он обещал нам свою помощь и наставничество на этой новой земле.

Ее взгляд, теплый и полный доверия, скользнул к моему отцу, который лишь чуть заметно кивнул, его каменное лицо смягчилось на долю секунды.

— И потому, — продолжила Вивиан, поворачиваясь обратно к императору, — в решении этого судьбоносного вопроса — нашего будущего под Вашей державной сенью — мы всецело полагаемся на Вашу императорскую мудрость и на советы нашего покровителя, Темнейшего князя.

Сердце мое колотилось где-то в горле. Отец. Игла ревности чуть кольнула в сердце, но сразу пропала. Потому что ее глаза — эти глубокие, как норманнские фьорды, глаза — нашли меня.

— А так же, — добавила она, и в ее голосе прозвучала искренняя теплота и симпатия, — на храбрость и честность его сына, Видара. Он показал себя истинным аристократом Российской Империи, человеком слова и отваги, когда сопровождал нас через неспокойные земли. Его пример вселяет в нас уверенность.

Меня словно обожгло. Достойным представителем Империи? После Карельской Пустоши? После того, как я нарушил слово, данное перед самим Годуновым? Я почувствовал, как по спине пробежал холодный пот, а щеки предательски запылали. Я не смел поднять взгляд на императора, чувствуя, что его ледяное внимание вновь оказалось приковано ко мне. Похвала Вивиан для Годунова звучала как насмешка.

— Что же касается наших личных устремлений, — Вивиан продолжила, будто не замечая моего смущения, ее голос вновь обрел деловитую твердость, — я, Ваше Величество, горю желанием продолжить изучение ваших удивительных, пусть и суровых, земель. Особенно Карельских Пустошей. Их тайны и мощь… неудержимо манят. К тому же я там была и знаю чего ожидать. Уверена моя помощь в ее исследовании будет не лишней.

Она произнесла это без тени сомнения, будто не ведала о моем проступке, случившемся именно там.

— А мою сестру Изабеллу, — Вивиан ласково положила руку на запястье младшей, которая замерла, затаив дыхание, — несмотря на то, что занятия в магических академиях, я полагаю, уже начались… Я мечтаю устроить сестру именно туда. Ее дар требует раскрытия, и я думаю, что столичная академия, где учится Видар, ей идеально подойдет.

Наступила пауза. Годунов не шевелился, его лицо оставалось непроницаемой маской. Затем… Углы его тонких губ дрогнули.