Хотя… в наше время ни в чем нельзя быть уверенным. У олигархов есть свои армии, вооруженные не хуже фээсбэшников!

Только вот что делать олигархам в притоне Аньки, за высокий рост прозванной «Каланча»? Вот же – связалась с этим чудиком, теперь огребает по полной!

А с другой стороны, черт подери, она ведь никогда не жила так интересно! И здоровьишко вдруг поправилось, и движуха какая-то! Жизнь, мать ее, а не гребаное тухлое болото, жить в котором ей оставалось не больше года-двух, пока окончательно не откажет больная печень!

Только вот пожить бы еще со здоровой печенью… подольше! Был бы телефон – ментов бы вызвала на этих уродов, жаль, что нет «трубы», последнюю пропила уже и забыла когда.

Может, кто-нибудь из соседей вызовет? Шумели-то знатно!

Хотя… в большом городе всем на всех плевать – затихарились сейчас, сидят, даже в глазок боятся заглянуть! Никто не выйдет и не поинтересуется, что происходит! Себе дороже – попадешь еще ненароком под шальную пулю!

Народ сейчас ученый, голыми руками не возьмешь. Это не совок, когда все срочно бежали к окнам смотреть, «кто же там стреляет»? После терактов, после того, как мир заполонили террористы, нужно быть осторожным, прежде чем высовывать голову. Услышал пальбу – послушай, подумай… а потом и ляг на пол, чтобы не зацепили! Пусть со стрельбой и террористами разбираются те, кому за это зарплату платят.

– Отсидимся, – хрипло выдохнула Анька, только сейчас ощутив, что в руку врезалась скрутившаяся в жгут ручка тяжелой сумки-пакета. – Щас ментов кто-нибудь вызовет, и этих козлов переловят! Дверь крепкая – батя ставил, еще в перестройку, даже гранату выдержит! Устоит, что бы там ни было!

– Не устоит, – вдруг бесстрастно бросил голубоглазый, подошел к окну в кухне и осторожно выглянул наружу. Тут же полетело стекло, и в окне осталась небольшая дырка с неровными, острыми краями.

– Ай! Стреляют! – запоздало поняла Анька и схватилась за голову. – Господи, что происходит?! Может, ты террорист какой? Я не хочу! Я ничего не хочу! Господи, спаси, помоги!

Сейчас Анька так уверовала в божественную силу Создателя, что готова была вприпрыжку бежать в церковь, отдать туда все ценное, что у нее есть – только бы выручил, только бы спас от гибели неминучей! То, что она неминучая, было совершенно ясно. Если в ход пошли снайперы, неизвестное оружие, фээсбэшники, значит, этот парень против государства, и, значит, ей трындец. Щас они взорвут дверь, ворвутся со щитами и перестреляют всех, кто находится в квартире! Так всегда делают с террористами, она видела по телеку!

Кстати, телеку тоже трындец. Стреляли, оказывается, два или три раза, и одна из пуль ушла прямиком в экран, лишив Аньку последнего источника радости, последнего прибежища мечтаний. Теперь никаких сериалов, никаких новостей про злых пиндосов, только ободранные стены, да и то, если выживет после сегодняшнего штурма!

О Господи… зачем ты посылаешь такие испытания?!

Анька вдруг заплакала, заревела, в голос, как по мертвому. Оплакивала ли она себя, свою пропащую жизнь, или переживала за разбитый телевизор – сама не знала. Только рыдала с душой, самозабвенно, так, как плачут дети, лишенные игрушки или не пошедшие в цирк со своими жесткосердными родителями. Давно уже она не плакала так сладко, так по-детски – слезы боли были, слезы радости были, а чтобы рыдать вот так, слезы ручьем – уже и не помнила такого дела. Мда… слабая стала, совсем слабая!

Голубоглазый вдруг встрепенулся, подошел, глядя на женщину, будто припоминал нечто давно забытое, потом поднял руку и погладил Аньку по голове, растянув губы в странной, механической улыбке. Анька зарыдала еще пуще, бросилась на шею новоиспеченному «сожителю», стала заливать слезами его могучую грудь. Голубоглазый стоял молча и лишь тихонько гладил ее по спине. Рука была такой большой, такой тяжелой, горячей, что у Аньки как-то сами собой высохли слезы. Она утерлась, задрала голову, глядя в глаза мужчине, и тихо попросила:

– Спаси нас, а? Кто бы ты ни был, спаси! Ведь несправедливо, чтобы я умерла… после всего, что было!

Что она имела в виду – и сама не знала. Может, то, что после долгих, смертельных, гадких лет у нее появился шанс пожить по-человечески, и несправедливо лишать ее этого шанса? Или то, что она все-таки помогла парню, накормила его, приняла в свой дом? Возможно, все сразу. И правда – поздоровела, похорошела – жить бы теперь да жить! Ну как же можно умирать СЕЙЧАС?!

Голубоглазый кивнул и потянул за собой Аньку, вцепившуюся в сумку с продуктами, будто эти продукты были спасательным кругом, удерживающим на плаву. Следом за волочившим ее парнем прошла в зал, в котором из мебели были лишь сервант да проссанные матрасы, валявшиеся на полу. Голубоглазый подошел к стене, за которой находилась такая же квартира, как та, в которой жила Анька, постоял, к чему-то прислушиваясь, и вдруг начал что-то шептать, водя руками по воздуху и по стене. Некоторое время ничего не происходило, только в квартире почему-то запахло, как после прошедшей грозы – резкий, перебивающий вонь запах, потом голубоглазый вдруг резко толкнул стену, будто собираясь ее отодвинуть! И Анька замерла, выпучив глаза, открыв рот, такого она не видела никогда, даже в фантастических сериалах!

Кирпичная стена поддалась под руками нечаянного сожителя и буквально рассыпалась в пыль, оставив на месте кирпичной кладки дыру размером в половину человеческого тела. Пыль заполнила комнату, заскрипела на зубах, попала в дыхательное горло, отчего Анька раскашлялась, как если бы вдохнула облако пудры, но голубоглазый уже торопил:

– Быстро! Сюда!

Он рванул ее за собой, прыгнув в пролом, и через несколько секунд оба уже бежали по гостиной незнакомой, отделанной дорогими, красивыми обоями квартиры.

Навстречу им попалась ошеломленная хозяйка – женщина лет сорока в ночной рубашке, сквозь которую просвечивали темные соски грудей. Анька ее знала, встречала иногда на улице, потому вежливо поздоровалась, галантно поклонившись, как светская дама. Соседка так и замерла – с отвисшей челюстью и вытаращенными от изумления глазами.

Анька, которой было вроде и не до того, вдруг хихикнула, представив, что та будет рассказывать своей родне и знакомым. Ну только представить – встаешь в туалет, скоро на работу, и вдруг… ранним утром мимо тебя проносится соседка-пьянчужка, вместе с каким-то здоровенным типом – все в пыли, в известке, и бегут оттуда, где быть они ну никак не могли! Квартира-то ведь заперта! Стальная дверь!

Слава богу, дверь была заперта не на ключ, а на задвижку, не пришлось ломать, как стену. Хотя голубоглазый уже и примерился, начал махать руками, чертить в воздухе какие-то фигуры, оставляя светящиеся линии, угасающие через секунду-две. Анька прервала его «дирижирование», оттеснила плечом и с некоторой долей торжества открыла дверь, оглянувшись на спутника с ехидной улыбкой. Он никак не отреагировал на такое важное деяние, рванулся вперед и как буксир поволок Аньку за собой – вниз по лестнице.

Здесь было пусто. Явно было – никто не ждал, что беглецы проделают себе тайный ход в чужую квартиру. Но Анька тут же сообразила, если голубоглазый может сделать такое, значит, и те, другие, тоже могут. Могут распылить дверь, и когда войдут, увидят дыру в стене, а раз увидят дыру, спасут теперь только быстрые ноги. И времени у этих ног не так уж и много.

Они почти ушли от погони. Выйдя из подъезда, сразу же свернули влево, вдоль дома. Анька хорошо знала этот двор, все-таки всю жизнь в нем прожила. Там, дальше, в железном заборе, отгораживающем их дом от соседнего (И зачем поставили забор? Уже никто и не помнит!), была дырка, через нее частенько лазила Анька, будучи еще ребенком – играли за гаражами, жгли костры, потихоньку курили (Анька к куреву, как ни странно, не пристрастилась. Оно и к лучшему, как и то, что очень боялась уколов. Сколько не предлагали ей ширнуться, покурить – так ни разу и не попробовала. И нарков не любила – совсем отмороженные твари! Проблем с ними выше крыши. Убьют за гроши и не задумаются ни на секунду!).

Сделали несколько шагов и… выскочили прямо на милицейский «уазик», который подкрался, как вор, выключив сирену и мигалку. А может, и не подкрался, а стоял здесь, отстаивался – под утро, дожидаясь, когда закончится смена. Спать-то ведь надо когда-то? Под утро тихо, никто не трогает, не беспокоит, радио молчит – спи себе, да вовремя услышь, когда начнут орать по рации.

Вот и проорали – шум в доме, жильцы названивают, драка, скандал! Только завели движок, дернулись вперед, и бегут двое, по виду настоящие отморозки – в пыли все, выпачканные, как маляры, а в руках парня здоровенная сумка. Ясно – ворюги смываются с места преступления!

Девка тоже какая-то подозрительная, глаза бегают, полицейских увидала – и назад! А чего тебе полицейских пугаться, если совесть чиста?

– Стоять! Эй, стой, тебе говорю! – «Уазик» взревел движком, дернулся вперед, стартуя с места, будто водитель хотел ударить беглецов бампером (а может, и хотел!), но те уже скрылись за детской площадкой, за домиком, из которого торчал широкий стальной желоб, отполированный многострадальными штанами местных ребятишек.