— Пусть Локи изрежет меня на лоскуты. Пусть Ёрмунганд вечно жалит меня. Пусть мне никогда не увидеть Валгаллы и не пировать в чертогах великих воинов с друзьями, если я когда-нибудь надумаю обратить свои рати на тебя, Всеслав, — тяжело дыша, проговорил Свен Эстридсон.
Конунг стоял тяжко ссутулившись, глубоко дыша. Обе руки его были сложены на рукояти секиры, которую он любовно называл «великаншей битв». Той самой, которой Хаген Тысяча Черепов располовинил лихозуба в Полоцке. У ног Свена секира уходила в чью-то разрубленную грудную клетку.
— Он дело говорит. Я согласен с ним, — в один голос выдохнули хёвдинг и ярл. Руянский князь кивнул молча. Почти так же, как совсем недавно или целую вечность назад, когда рванулся спасать Всеслава, думая, что в лучшем случае сможет отомстить его убийце. Но Чародей увидел удар, которого нельзя, невозможно было заметить. Сумел защититься и наверняка сам убил бы норманна. То, как горели жёлтым тогда его глаза, Крут вряд ли смог бы забыть.
— Пусть ваш хитрожопый Локи ищет дураков в другом месте, — промычал Всеслав, пытаясь оттереть с лица чужую кровь. Но стало только хуже. Поэтому пришлось ограничиться тем, что просто отжать волосы и бороду. И вытереть ладони о землю. Потому что о штаны и поддоспешник вышло бы только сильнее их испачкать. — Мы обо всём уговорились заранее, братья. Фу-у-ух, в гробу я видал такие битвы. Сколько ж народу друг дружку поубивало в темноте… Гнат, доклад!
Клич сокола, пролетевший над полем, был резче и громче остальных звуков здесь. Среди которых не было разнообразия. Стоны и крики умирающих и умиравших будто бы тише стали, когда началась звонкая перекличка. С востока на запад, а следом и с запада на восток, как тогда, у Юрьева Северного.
— Живы, Слав, — выдохнул не веря сам себе Рысь, на лице которого чистыми были только неожиданно большие глаза, а красными — даже зубы. — Все до единого живы!
— Хвала Богам! — только и смог выговорить Чародей. До того, как все, стоявшие рядом, вожди и воеводы, десятники и простые воины, сошлись снова в круг, обнимая ближних и вопя на всех языках благодарности всем Высшим силам, что уберегли их и их людей в эту злую ночь.
Солнце поднялось ближе к зениту, когда донесений от вестовых и дозорных стало хватать на то, чтоб хоть примерно понимать картину. Штаб командования переместился к реке, где поочерёдно отмылся, хорошо, со щёлоком и мелким песочком, до скрипа и хруста чистого тела. Переодеваясь в новое. Потому что из одежды, что пережила эту бойню, как снова сказал Гнат, можно было уху варить, мясную, на много народу сразу.
Последних сбежавших врагов отлавливали франки-всадники. У многих из них за спинами сидело по Янову стрелку, и эти прообразы тачанок или мотоциклетов с пулемётами не оставляли беглецам ни единого шанса, выигрывая и по скорости, и по меткости, и по дальности стрельбы. Судя по следам, несколько сотен норманнов вышли из битвы, поняв, почуяв, что битвы не будет. Будет резня и бойня, и на этот раз бить и резать будут не они.
Лучники и пращники оцепили поле в два кольца. Ну, точнее, полукольца, от реки до реки. Вне этого периметра сновали по лесам местные с собаками. Вездесущий Мэл, прибегавший трижды, и переставший трястись, озираться и икать только после того, как Рысь поднял его за шкирку и основательно встряхнул, передал поклон и благодарность от старого Клайда Вулвера. Унёс тому соболезнования за то, что так много добрых и сильных ку-фил не дожили до утра. И в следующий раз передал слова друида о том, что лишь великий и мудрый вождь найдёт силы и время помнить каждого павшего в битве, не деля их на двуногих и четвероногих. Рыжий паренёк, перемазанный чужой кровью, смотрел на Всеслава, как на небожителя. Наверное, что-то ещё там наговорил ему долговязый дед, но Стиганд не смог выудить из вестника ничего больше, кроме того, что эти земли готовы принять руку Чародея и клянутся следовать его заветам до скончания времён.
План, бывший не просто авантюрным, а смертельно наглым, удался. Отлично отработали катапульты и баллисты, вовремя смогли подобраться к спрятанным заранее бочонкам с громовиком Гнатовы, что умели пропадать и появляться на ровном месте даже белым днём. Риск был безумным, конечно. В едва успокоившемся лагере, среди готовившихся отходить ко сну норманнов они спокойно вышагивали, одетые точно так же, внутренне молясь, чтобы никто из врагов не пристал вдруг с разговорами. И чтобы когда всё начнётся — не зарубили свои же. Другие сновали во мраке бесплотными тенями, ступая по пятам караульных, шагая рядом с дозорными. Те надеялись только на то, что княжьи «зажигалки» не закапризничают в ответственный момент, и не придётся стучать кресалом в окружении тьмы врагов. Но всё прошло на диво удачно. Было, за что возносить хвалу Богам, Старым и Новому.
«Сыч», «Дрозд» и «Стриж» зашли на цели, как и было условлено, по квадратам карты, ориентируясь на пылавшие озёра, разожжённые катапультами, на столбы дыма и очаги пламени от десятка последних фугасов. Первая бомба легла в загон, расшвыряв часть коней и разогнав, напугав до смерти, оставшихся. В ночной суматохе, в панике и кошмаре, среди пожаров и грома, каких никто из норманнов никогда в жизни не видел и не слышал, обезумевшие от ужаса кони были очень кстати. Чтобы довести панику до истерики. Второй заряд погнал навстречу сумасшедшему табуну толпу полуголых оравших ратников. В состоявшейся в кромешной тьме встрече победили, как и обещала физика, масса и скорость. Лошади, расшвыряв двуногих и покалечив многих из них, рванули на свободу, подальше от грохота, пламени, криков и запахов крови и смерти.
Лешко положил бочонок динамита точно в костёр, вокруг которого стояли начальные люди норманнов, выскочившие из шёлковых шатров, вглядываясь в тёплую ночь, внезапно ставшую одновременно нестерпимо жаркой и леденяще холодной, студившей даже змеиную кровь. Нетопыри, что принесли смятую и закопчённую корону, оплавленный скипетр, обгоревший кусок мантии с чудом уцелевшим горностаевым хвостом и два с половиной комплекта лихозубовых «брекетов», выглядели такими гордыми, будто это они лично захватили вражьих вождей, предварительно загоняв их минимум седмицу.
Общие потери сводных войск составили около трёх сотен человек и псов. Подавляющее большинство пришлось на местных и норвегов, потому что именно в их сторону решили прорываться те части, что смогли каким-то чудом сохранить подобие командования. А от нашего клина по центру и тем более от наступавших с востока Гнатовых и Хагеновых до них было слишком далеко. Но Всеслав запретил себе и мне даже думать об этом. При такой мясорубке, что мы учинили этой злой ночью, должно, просто обязано было погибнуть никак не меньше тысячи ратников, а скорее всего и гораздо больше.
От беспощадного и непобедимого войска Вильгельма Завоевателя осталось в живых меньше тысячи человек. Вернее, единиц. После пережитого кошмара, невообразимого, невозможного ужаса, основная масса пленных сидела или лежала на земле, скуля и покачиваясь, приживая ладони к лицам. Визжа и суча́ ногами, когда мимо проходили спокойные ку-фил. Их отмыть успели ещё не всех, и вид у собачек был ещё тот, ночной. Победа была безоговорочная. Оставалось провести тризну и устроить пир на весь мир. Ну, на полмира так точно, учитывая количество народов, принявших участие в этой операции. Положившей конец нормандскому завоеванию в целом и Бастарду-Завоевателю в частности.
От дальнего, северо-западного склона холма донеслись какие-то крики. Гнат, моментально появившийся с той стороны, поднёс ко рту сложенные ладони и протрещал сойкой. В ответ донеслись крики соколов и трель жаворонка.
— Какие-то гонцы, княже. Спешные, тебя ищут, — «перевёл» с птичьего Рысь.
— Пропускай. Там, Мэл говорил, на хвосте у норманнов северяне здешние висели. Они, наверное? — предположил Всеслав. И не ошибся.
