В зале присутствовали только они одни. В воздухе разливались ароматы благовоний. Мужчины были одеты во фраки, единственная дама — в платье белого цвета на розовых шелковых чехлах с розанами и корсажем в стиле Наташи Ростовой. Точь-в-точь как описывал бородатый классик.

Остап пригласил Наташу, то есть Джей, на танец. Они закружились по бальному залу. После вальса зазвучала мазурка. Этот тур достался Кабану. Несмотря на полноту, передвигался он красиво и грациозно. Следующим был сам Луцык. Ему досталась энергичная полька. Писателя нельзя было назвать искусным танцором, но в этот раз, на удивление, ноги сами несли его в пляс, словно завсегдатая светских балов. Когда оркестр затих, Луцык преклонил перед партнершей голову и коснулся губами ее руки в белой перчатке.

— Are your ready⁈ — раздался до боли знакомый задорный голос откуда-то сверху.

Все задрали головы и увидели, что в воздухе висит круглая сцена, а на ней расположилась группа «The Exploited» во главе с ее бессменным вокалистом Уотти Бьюкэном. Гитарист вдарил по струнам — и понеслось. Узнать песню не составило труда. «Beat the bastards» с одноименного альбома. Откуда ни возьмись, в зале появилась толпа панков. Все как с картинки: ирокезы, помоечки, клепаные косухи, рваные джинсы, пирсинг и татуировки. Начался бешеный слэм. Чьи-то руки подхватили Луцыка и подняли вверх. Его распирало от восторга.

— Punk's not dead! — заорал он и проснулся.

Светало. Луцык отбросил одеяло, но потом вспомнил, что он голый, и вновь прикрылся. В комнате стояла тишина, все еще дрыхли.

Он резво поднялся с матраса и на цыпочках подошел к двери. К счастью, обе комнаты в доме Майкла имели выход на улицу.

Шмотки сохли на бельевой веревке, натянутой горизонтально между двумя столбами. Луцык снял свой комбинезон, носки, футболку, а вот его белые трусы исчезли. Висели только синие боксеры Кабана.

— Вот ведь скотство! — выругался он, натягивая комбинезон.

Сзади кто-то хихикнул. Он обернулся и увидел рыжую чаровницу. Дочку кузнеца Ванду. Она стояла невдалеке, прикрывая рот ладошкой, плечи девушки подрагивали.

— Я это… как его… — засмущался Луцык.

Ванда еще раз хихикнула и убежала.

«Какая странная девушка», — подумал он и пошел в комнату.

— Вставайте, граф, вас зовут из подземелья! — принялся будить Кабана.

Тот сонно промямлил:

— Слышь, Гитлер, дай поспать.

— Не дам. А за Гитлера можно и в ухо получить.

— Ну еще минуточку!

— Ни секундой больше. Вставай, одевайся, умывайся и буди девчонок, а я пока прогуляюсь.

— Ты тиран.

— Кто рано встает, тому бог подает. Все, я пошел, минут через десять вернусь.

Несмотря на ранний час, жизнь в Маяковке кипела. Всюду стоял шум-гам: рев скотины, ритмичный звук кузницы, голоса людей. Тут и там суетились коммунары. Мимо прошла седая женщина средних лет, неся на плечах коромысло с ведрами, полными воды. Пробежали два чумазых мальчугана. Один размахивал над головой какой-то дохлятиной вроде кошки, держа ее за хвост. Другой догонял его, крича и улюлюкая. Из-за высокой башни со старинными часами показался Майкл с каким-то тяжелым мешком. Увидев постояльца, он опустил ношу на землю и спросил:

— Уже проснулись?

— В процессе, — сказал Луцык и кивнул на мешок. — Может, помочь?

— Сам справлюсь, — мрачно пробубнил техник, взвалил на спину груз и побрел по своим делам.

Подъехал чернокожий одноглазый мужик верхом на осле.

— Новоприбывший? — поздоровавшись, осведомился наездник.

— Он самый.

— Мое имя Флинт.

— Луцык.

— Странное погоняло.

— Это фамилия такая.

— Странная фамилия.

Флинт ласково почесал осла за ухом.

— Как там Земля?

— Вертится, — равнодушно вскинул плечами Луцык.

— «Пеликаны» еще играют?

— Чего?

— ФК «Ливерпуль», спрашиваю, еще существует?

— Не знаю.

— Да ты, я вижу, не болельщик…

— Нет. Не болельщик, увы.

— Тогда чего ты мне зубы заговариваешь⁈

Флинт брезгливо сплюнул на землю и пришпорил осла. Осел хлопнул ушами и пошел вперед.

Подошел отец Иоанн. Его правая рука была перебинтована.

— Утро доброе, сын мой.

— И вам, святой отец.

— Простите, запамятовал ваше имя.

— А нас вроде и не представляли. Луцык меня зовут.

— Крещеный?

— Мама говорит, что крещеный.

— А какое вам было дано крестильное имя?

— Не знаю… Я не разбираюсь… Меня по жизни Виктором зовут.

— Виктор с древнегреческого означает «победитель». Церковь посещаете?

— Иногда… На Пасху разве только… Кулич освятить и крашенки.

— Значит, вы верующий?

— Ну как сказать… Верю во что-то там…

— Скоро у нас сходка будет, а после нее заходите в храм божий. И друзей приводите…

Подобные разговоры, как правило, не приводили ни к чему хорошему. «Хочешь поссориться с человеком — поговори с ним о религии и политике», — сказал когда-то один умный человек. Эти слова надо бы отлить в граните. Поэтому Луцык перевел разговор на другую тему:

— Что у вас с рукой?

— Крыса укусила, — со вздохом сообщил священник.

— А к врачу ходили?

— К Кеворкяну⁈ Нет уж, я еще хочу пожить на этом свете!

Когда он вернулся в дом, Гюрза ревела в три ручья, а Кабан и Джей ее утешали.

«Рановато я приперся, надо было еще малость погулять», — подумал Луцык, рассеянно почесывая щеку. И пробормотал:

— Гюр… В смысле, Гузель, успокойся. Скоро вернется твой Остап.

— Ты хотел сказать, «Гюрза»? Да? Я знаю, что вы так меня между собой называете! — на секунду прервав истерику, она снова заревела белугой.

— Ну прости, я больше так не буду.

— Она не из-за Остапа расстроилась, — пояснила Джей, ласково поглаживая страдалицу по волосам.

— А из-за чего?

— В туалет хочет.

— Ну так пусть сходит. В чем проблема-то?

— Она боится туда идти.

— А что там бояться? Нормальный сельский туалет системы «очко». Как пел Юра Хой: «Сельский туалет — и лучше кайфа нет. Стоит в саду, сверкая, отражает солнца свет!». Давай, Гузя, подними попку и иди пописай или что ты там хотела…

— Нет! Нет! Нет! Я не пойду в этот туалет! Хочу в другой! — завопила Гюрза.

— Ты что, туалетной мартышки испугалась? — хихикнул Луцык.

— Какой еще мартышки? — испуганно спросила Гюрза.

— Той, которая живет в очке и кусает непослушных детей за попку! — хохотом отозвался Луцык.

— А еще есть фекалоид. Демон из дерьма! Главный убийца ада! — вспомнил Кабан.

Гюрза не поняла шутки и не оценила ее. Зарыдала пуще прежнего, слезы так и брызнули фонтаном из глаз.

— А ну-ка хватит, петросяны хреновы! — прикрикнула Джей. — Прекращайте паясничать! Видите, человеку плохо!

И тут до Луцыка дошло:

— Гузя, так ты что, не ходила по нужде с тех пор, как мы сюда приехали⁈

— Нет.

— Ты же лопнешь! А ну давай шуруй на дальняк!

— Не пойду я в этот ваш