Моя голова после такой процедуры начинала сильно болеть, будто повышалось давление. Перед глазами появлялись круги и похожие на фейерверк, вспышки. Такое состояние могло длиться довольно долго: от нескольких минут до, возможно, нескольких часов.

И тем не менее я уже готов был просканировать мысли Крынкина, но решил, что сначала важнее найти Ивара.

После долгих поисков мы, наконец, нашли старшего помощника младшего конюха, спрятавшимся на чердаке конюшни. Парень забился в дальний угол и зарылся в сено. Мы извлекли его оттуда дрожащего и всего боящегося.

Шереметьев вытащил флягу и влил Ивару пару глотков прямо в рот. Ивар успокоился и попытался что-то сказать. Но у него не получилось. Тогда Сергей влил ему в рот еще несколько капель живительной влаги, и конюх смог наконец внятно произнести:

— Я не убивал!

— А я и не говорю, что это ты. Ты просто расскажи, что ты видел, — я крепко взял конюха за руки, заглянул Ивару в глаза и решил посмотреть, о чем тот думает.

Усилием воли я разжег внутри себя белую искру. Как обычно, луч скользнул от солнечного сплетения к мозгу. Заломило виски. Увидев, как на мгновение вспыхнули мои глаза, Ивар отшатнулся, но я крепко держал его за руки.

Я коснулся его мозга, и тут Ивар начал говорить. Сбивчиво, скороговоркой, местами не разборчиво, но я его не слушал. Я смотрел.

Вот Ивар закончил чистку последней лошади и выходит из конюшни. Вот видит, как за угол конюшни поворачивают двое солдат. Маленький и большой, похожий на медведя. Маленький, в зеленом кафтане, большой в синем.

Ивар раньше не видел русских солдат, решает посмотреть на них. Может, русские дадут какую-нибудь монетку. Тот господин говорил, что русские солдаты — богачи. Ивар крадется за ними. Выглядывает из-за угла и снова видит солдат.

Они идут, обнявшись и горланя песни. У маленького в руке бутыль с мутным самогоном. Он идет и размахивает ею, то и дело прикладываясь к бутылке. Предлагает большому. Тот отказывается. Сделав еще несколько шагов, большой прислоняет орущего песни маленького к стенке, достает кинжал и втыкает ему в живот.

Ивар настолько пугается, что от страха забывает спрятаться, назад за угол. Большой поворачивается в сторону Ивара, видит его, раскатисто смеется, наставляет на Ивара палец и говорит:

— Пиф-паф!

Ивар срывается с места и убегает.

Поток мысли иссяк, картинка потухла. Ивар замолчал. В голове Ивара остался только страх и надежда, что поверят, что отпустят. И на нижних слоях сознания у парня бродили мысли, которые, я еще не умел читать.

Я отпустил руки парня и отвел взгляд.

Шереметьев, внимательно посмотрел на меня, перевел взгляд на Ивара и спросил:

— Ты ему веришь?

— Безусловно! Он сказал правду.

— Наверное, ты прав, Андрей. Ты никогда не ошибаешься. Ты вещий! Но почему ты убежден, что он не врет. Ведь дело касается наших солдат. И он утверждает, что убийца — один из наших солдат! Один из моих солдат!

— Я понимаю, Сергей. Это тяжело признать, но это факт. Он не врет. Посмотри, как он боится. В таком страхе очень сложно соврать, если, конечно, заранее не подготовиться. Впрочем, мы это сейчас проверим. Ивар, пошли с нами.

Мы вернулись во двор к телу Ионыча. Когда мы проходили мимо Крынкина, я перехватил его взгляд, полный злорадного удовлетворения. Но поручик быстро отвел глаза и через секунду смотрел на нас с искренней заинтересованностью.

— Кого это вы привели? — спросил он.

Я промолчал, представляя возможность ответить Шереметьеву. Все-таки дело касалось его подчиненных.

— Мы с Андреем Борисовичем, нашли свидетеля, который утверждает, что видел, кто убил Ионыча, — потупившись, но, собравшись с духом, сказал Шереметьев.

— Отлично! Кто он? Давайте начнем его искать! — Крынкин от удовольствия потер руки.

— Для этого нам с вами, господин поручик, надо выстроить наших солдат, — произнес Сергей.

После того как солдаты лейб-гвардии Преображенских и Семеновских полков были построены, Ивара провели мимо строя.

Солдаты стояли обеспокоенные и настороженные. Ивар прошел мимо строя и уверенно остановился напротив нашего семеновца Петро. Того самого, с которым преображенец Ионыч не расставался последние несколько часов.

По строю прошел гул удивления, переходящий в негодование.

Петро стоял и ничего не понимал. Он был обескуражен. Глаза его широко распахнулись, губы задрожали.

Крынкин подошел к Ивару и спросил:

— Этот человек убил солдата? Его ты видел? Расскажи, как все было.

Ивар еще раз рассказал, то, что рассказывал нам на конюшне. Дослушав парня, Крынкин удовлетворенно кивнул и скомандовал:

— Скворцов, Пименов, взять под стражу, — и кивком указал на Петро.

Из строя преображенцев вышли двое рослых солдат и с решительным видом направились к Петро.

— По-моему, кто-то тут слишком много на себя берет, — едва слышно произнес я, обращаясь к прапорщику.

Шереметьев коротко взглянул на меня и скомандовал:

— Скворцов, Пименов — отставить! — И уже обращаясь к Крынкину:

— Господин поручик! Это солдат Семеновского полка, и под стражу его возьмут только мои солдаты. И только тогда, когда я им отдам такой приказ.

— Вы забываетесь, прапорщик! У меня выше чин! — налился кровью Крынкин.

— Но мы сейчас не воюем. И ни я, ни мои солдаты не отданы вам в подчинение. У каждого из нас свои начальники и свои предписания!

Видя такую поддержку со стороны своего командира, семеновцы заволновались, демонстрируя решительный настрой. Осмелел и Петро. Он сделал шаг вперед и обращаясь к Шереметьеву, пробубнил:

— Ваше благородие, я не убивал. Я видел Ионыча с бутылкой. Он искал меня, а я пить не хотел. Тяжко, знаете ли, на марше с похмелья. Но от него ведь не отвертишься, Ионыч кого хочешь уболтает. Вот я и спрятался на летней кухне, за печкой. Мне еще Михайло и Тюря прятаться помогали. Потом мы вместе сюда вернулись и в зернь играли, а тут такой переполох.

Из строя вышли еще два солдата — семеновца. Это были Михайло и Тюря. Они и подтвердили, что так оно и было. Кроме того, они подтвердили, что с ними играли еще двое преображенцев.

— Разговорчики в строю! — рявкнул Крынкин и стал молча и зло ходить перед строем, о чем-то думая.

По нему было видно, — то, что происходит, ему не нравится. Он рассчитывал на какой-то другой результат.

Мне было хорошо видно, как между, казалось, недавно сблизившимися солдатами обоих полков опять растет трещина недоверия. И синие, и зеленые стали подозрительно косится друг на друга. В воздухе повисло напряжение.

Крынкин, наконец, перестал ходить туда-сюда, встал перед преображенцами и спросил:

— Из вас кто-нибудь видел, как они вместе отходили от бивуака. Преображенцы