— Я видел в окно, как вы подъехали к таверне с этим мальчишкой. Никласом, сыном Лизаветы с той стороны Зильберхали и хромого Ганса. Я слышал, как вы с ним разговаривали.

Вилли говорил очень спокойно и как-то взвешенно. Когда человек говорит подобным образом, обычно не остается никаких сомнений в его словах. Не осталось их и у меня. Но в какой-то момент вновь начала зудеть рана на плече, а затем я увидел, как красные всполохи над головой Вилли развеялись, как будто их сдуло порывом ветра, и стали видны доселе скрытые в них тонкие красные струны. Это были силовые линии магического поля, но такими я не видел их никогда прежде. Потому что это была чужая магия. Магия Красной Линии. И я видел, как силовые линии ее искажаются в такт движениям Вилли, словно он использовал их в качестве музыкального инструмента.

Видение это длилось недолго, всего несколько мгновений, а затем исчезло столь же непонятным образом, как и появилось.

Но в душу мне уже закралось сомнение. По словам моего куратора, господин Ван-дер-Флит в свое время был поваром в это таверне, и при этом являлся очень сильным магом.

Вилли тоже был поваром. И тоже был магом — в этом я теперь нисколько не сомневался. Подобное сочетание талантов в одной и той же таверне не могло встречаться слишком уж часто.

С грохотом вернув пивную кружку на стол, я поднял палец.

— Послушайте, Вилли… У вас на колпаке какое-то пятно.

Толстяк некоторое время недоверчиво буравил меня своими мелкими глазками, но не распознал ни в моих словах, ни в моем поведении никакого подвоха. Поэтому снял с себя головной убор и принялся критически его осматривать.

Вилли под колпаком оказался почти полностью лыс. Я бы мог сказать «как яблоко» или же «как бильярдный шар», если бы над лбом у него не остался куцый кучерявый чуб, который повар старательно прятал под колпаком. И был этот чуб настолько рыжим, что могло показаться, будто бы на голове у толстяка горит яркое пламя, как у индийского факира в ярмарочный день.

Повар придирчиво покрутил колпак в руках и объявил:

— Вы ошиблись, здесь нет никакого пятна.

— Должно быть я действительно ошибся, — согласился я. — Возможно, эти пятна у меня просто маячат перед глазами. Такое порой случается от усталости… Не так ли, господин Ван-дер-Флит?

Вилли замер. Потом отряхнул колпак от невидимой пыли и вновь натянул его на голову.

— Я, кажется, уже сказал, господа… — начал он.

Но я его перебил:

— У меня для вас послание от графа Амосова Петра Андреевича! — Я выразительно похлопал себя по карману, хотя послание мне поручено было передать на словах, а в кармане лежало ни что иное, как письмо светлейшего князя Кривому Нго. — Кстати, он велел справиться о здоровье фрау Ингрид, вашей дражайшей супруги.

Вилли задумчиво пожевал собственную губу. Потом медленно проговорил:

— Фрау Ингрид умерла в родах пятнадцать лет тому назад. Акушерка сказала, что младенец как-то неправильно пошел. Его пришлось разрезать на части специальными щипцами, чтобы вытащить из утробы. Я собственными ушами слышал, как эти щипцы перекусывают косточки моего сына. И собственными глазами видел, как его по кускам достают из моей жены. Но, к несчастью, это не спасло ей жизни.

Мне стало неуютно.

— Примите мои соболезнования, герр Ван-дер-Флит. Думаю, граф присоединился бы к ним, если бы знал о вашем горе.

— Горем это было пятнадцать лет назад, молодой человек! — резко оборвал меня повар. — Теперь же это просто грустные воспоминания. И о господине Ван-дер-Флите здесь никто не слышал. Меня знают лишь как Толстяка Вилли, повара из «Зеленой козы». А теперь еще и как ее хозяина. Мой дядя умер, не оставив наследников, так что его таверна по праву перешла мне.

— С чем мы вас и поздравляем, герр Ван-дер-Флит! — совсем не к месту вставил Кристоф, но перехватив мой взгляд, сразу прикусил язык.

— Граф Амосов просил меня передать вам слова признательности за ту услугу, которую вы оказали ему двадцать лет назад, — проговорил я с расстановкой. — Он не рассказал мне подробностей этой услуги, однако упомянул, что знали о ней только вы двое, и это поможет вам поверить, что я и в самом деле действую от его лица.

— Допустим, — сказал Ван-дер-Флит. — И что же дальше?

Я поднялся, вытянувшись во весь свой рост, и щелкнул каблуком, коротко при этом поклонившись. Вынул из кармана письмо светлейшего.

— Для начала позвольте представиться: Сумароков Алексей Федорович, сыщик сыскного приказа, при российском дворе состою в чине камер-юнкера. А это мой помощник, Кристоф Завадский, — я указал на Кристофа, и тот сразу привстал, коротко кивнул и снова сел.

— Я должен вручить вам это письмо, — продолжал я. — Оно написано рукой светлейшего князя Черкасского и адресовано некому Кривому Нго. Это подлинник, чтобы у вас не возникло подозрений в подделке. Гонец, который должен был доставить это письмо из Петербурга в Сагар, ныне мертв, в дороге его порвали волки.

— Надо же как не повезло бедняге! — заметил Ван-дер-Флит, принимая из моих рук бумагу. — Что это на нем за пятна? Кровь?

— Кровь, — кивнул я. Развел руками. — Я же говорю — волки! Но должен сказать, что таких гонцов было двое. Вернее сказать, их было трое, но третий отправился в Приграничье «тайной тропой» и погиб на выходе из нее. Однако второй гонец скорее всего уже добрался до адресата или близок к тому… Прочтите письмо, герр Ван-дер-Флит, и вы поймете причину нашего беспокойства.

Толстяк развернул письмо и некоторое время читал, шевеля губами. Порой он кидал на меня исподлобья короткие взгляды, а когда дочитал до конца, то подошел к камину в углу зала, скомкал письмо и бросил его на золу.

— Зачем это понадобилось светлейшему князю? — спросил Ван-дер-Флит, хмуря лоб.

— Этого мы не знаем, — честно признался я. — Мы даже не знаем в точности, насколько вообще осуществима эта задача, поскольку Немое Заклинание является частью глобальной магии, и у наших магистров есть сомнение, что привести его в действие под силу какому-то одному магу. Каким бы мощным он не являлся.

— И что вы хотите от меня?

— Магистр Амосов рассчитывает на вашу