И вновь враги откатились, в этот раз оставив у наших стен…
— Двадцать семь! — споро сосчитал Дмитрий.
…Двадцать семь трупешников.
— Здесь разбились, теперь беготня начнется, — спрогнозировал он же. — Будут с лестницами с разных сторон влезть пытаться. Либо опять на пушку полезут — решат, что коли мы ее к воротам не таскали, значит припаса огненного для нее более нет. Горшков сколько? — спросил ответственного за ящики с переложенными для сохранности соломой кувшинчиками дружинника.
— Два ящика! — отчитался тот.
Двадцать штук ровно. Мало. Повернувшись к Тимофею, я велел:
— Бери десяток, быстро к химической избе иди, Ивана там сыщешь, пускай из бачка со смесью новой кувшинов наберет сколь получится. Будет жадничать — в зубы дай, но ласково, чтобы не зашибить голову ценную.
Отвечал «слушаюсь» Тимофей уже на бегу, а очередная немудреная шуточка добавила окружающим еще «морали». Так-то чего штурмы не обивать? Вон они, с двух сторон аки головешки да тараканы раздавленные валяются, а мы, за исключением Григория, целы. Ежели два раза к ряду татарва сунулась да кровушкой умылась, неужто в третий раз прорвется, будучи усталой, потрепанной да напуганной перспективой получить на голову огненный горшок или хотя бы булыжник? Победа «про очкам» уже за нами, осталось закончить нокаутом.
Из посада к «ставке» степняков принялись стягиваться мародеры, часть которых запрягла лошадок в груженные телеги — не все крестьяне вывезти успели. И конечно за спинами ублюдочных тварей в небо начали подниматься черные дымы. Зла не хватает. Лучше степнякам к нам в плен не попадать — этих не погнушаюсь на кол посадить без всякого гуманизма да подальше от поместья расставить, для назидательности. И даже это для чистого зла наказание слишком мягкое.
— О чем толкуют, как думаешь? — решил я отвлечься при помощи вопроса Дмитрию.
— В первых двух штурмах, как ты говоришь, «голыдьба», самые молодые и незнатные головы сложили, порядок такой у татарвы, — ответил он. — Теперича костяк опытный в дело пойдет. Вон как на них Алсанка руками машет да ругается так, что и до нас долетает.
Обрывки чужеземной речи и впрямь до нас ветром доносились.
— Говорит он им, полагаю, что-то навроде «горшки огненные да смола кончились», мы сами — устали и перепуганы их храбростью, а для пушки припаса…
— Огненного нету, — кивнул я. — Ежели на пушку сызнова сунутся, будет хорошо.
Догадки наши подтвердились: татарва сымитировала атаку на слабое место, мы немного выждали, пока они уверятся в том, что «огневого припаса» нет и скучкуются поплотнее, и я скомандовал «пли». Картечь порвала в клочья пяток степняков, поранила десяток других или их «транспорт», но татарва в этот раз не дрогнула — сам Асланка со своими ближниками у них в тылу находился, выполняя роль мешающего отступить заградотряда. Пока мы перезаряжались, особо умелый степняк успел накинуть на частокол аркан и помереть от пятка вонзившихся в него стрел даже не успев понять, что «подвиг» его оказался напрасным: дружинник с боевой косой спокойно срезал веревку.
Второй залп оказался еще результативнее, следом — третий. Пушка у нас неплохо закреплена на площадке при помощи реек, клиньев и скоб, но трясется она при выстрелах знатно, поэтому третья порция шрапнели полетела не туда куда планировалось, а чуть дальше и левее. Настолько, надо признать, удачно полетела, что иначе как привлеченным молитвою монастырской братии Божьим вмешательством такое и не объяснить: державшемуся вне зоны «прошлого» поражения Асланке снесло голову, а степняка справа от него и вовсе разметало в пыль.
Пострадало и с десяток других, не все летально, но к этому моменту, с учетом летящих в татарву других поражающих элементов, всего за десяток минут с начала третьего штурма на земле осталось валяться почти полста монголов. У нас — десяток раненых с очень хорошими перспективами полностью поправиться. Хорошее снаряжение — основа успешной средневековой обороны, и мужики с удовольствием хвалились друг перед дружкой оставленными стрелами вмятинами да царапинами на защитных элементах. Будь мои ополченцы одеты в «гражданское», было бы гораздо, гораздо хуже.
Гибель лидера и его «правой руки» усилило горечь от потери десятков товарищей, и степняки вдруг вспомнили о важных делах, ждущих их подальше отсюда.
— Драпают! Окончательно! Гелий Далматович, окажите милость, позвольте добить! — разохотился Дмитрий.
Ох как не хотелось мне «позволять». Монголы что саранча, словно сами собою плодятся да вырастают, и каждый мой человек в моих глазах ценнее всего вонючего кочевого становища. Но эти твари, так крепко получив под хвост, сейчас пылают от злости и жажды мести, а значит разобьются на группки и примутся с тройным усердием «кошмарить» округу на сотни верст радиусом. Нельзя их отпускать.
Прежде, чем я успел отпустить дружинников в погоню, с юга послышались громкие, низкие гудки — такими в регулярных войсках сигналы передают.
— Всю славу украдут! — заметил подмогу и Данила.
— Ступайте, — гораздо более охотно разрешил я.
— Дружина, по коням!!! — заорал сотник на своих, а я краем глаза увидел как вдалеке, из ворот монастыря, выбегает пара десятков конников.
Тоже на месте не усидели. Можно выдыхать и с чистой совестью сообщать мужикам новость:
— Победа!
— Победа-а-а!!! — полетели в небо шеломы и радостные крики.
И даже истинный Греческий огонь не пришлось тратить. Отлично — до приезда Данилы нового сварить не успели бы, а так будет чего показать.
Глава 15
Посад отделался десятком обгоревших домов. Спасибо сырой погоде и усилившемуся после бегства степняков дождю. И спасибо игумену сотоварищи, которые весь штурм истово молились за нашу победу в монастырском храме. Либо спасибо череде таких удачных для нас совпадений — тут каждый сам для себя выбирает. Я предпочитаю второе, но еще несколько таких вот событий, и однозначно склонюсь к первому, обретя уже полноценное мистическое мышление.
На подмогу к нам пришел не абы кто, а сам Данила со своей дружиною — аккурат в начале мая визит нанести обещался, и вот как удачно получилось. Мы, конечно, отбились, но ловить разбежавшуюся татарву дело не то чтобы безопасное, а дружина Данилы помогла минимизировать наши потери. В итоге за всю «ловлю» сложило головы трое — один монастырский воин и двое Данилиных. У нас Николаю, послужильцу дружинника Андрея, стрела — сказать-то стыдно! — прямо в мягкое место влетело, что в одночасье сделало послужильца объектом для шуток всей округи. В нормальном мужском коллективе на такое не обижаются, и Николай в ответ только ухмылялся да отлеживался на животе в ожидании поправки.
Живыми на данный момент получилось поймать семерых степняков. Плачут, твари, скулят, к сапогам дружинников пытаются губами припасть. Животные, что с них взять — когда сила на их стороне, куражатся и пользуются ей без оглядки, а когда ощущают слабость, начинают унижаться и скулить. Мерзость, и подохнет эта мерзость страшной смертью — в яме сейчас сидят, в кандалы да колодки закованные, без еды воды и права в туалет ходить.
На полянке между посадом и поместьем нынче большой чан со смолою греется, в нем их искупаем, потому что даже сажание на кол слишком гуманно. Я смотреть на такое не хочу, и от такого способа казни ни капли радости не испытываю, но очень уж сильно на степняков русичи обижены: в двух десятках верст нашли в лесу «лёжку» татарскую, там десяток степняков сторожил связанную, избитую и частично изуродованную добычу — два десятка детей. Восемь — девочки лет двенадцати-пятнадцати, остальные — мальчики того же возраста. Троим из них сильно не повезло, потому что степняки от скуки решили заранее приготовить пацанов к карьере евнухов при помощи кинжала и раскаленного прута.
Это — так сказать экспортный товар для невольничьих рынков, но в полон взяли не только их: рядом с лагерем нашлось несколько женских трупов с понятными следами на измученных телах, а соседняя от нас деревушка обезлюдела: туда шестьдесят татар набежать успело, а люди в это время досыпали последние минутки перед новым, наполненным богоугодным трудом, днем. Некому предупредить было — умеют твари скрытно по лесам шнырять — и спрятаться тем, кто от шума проснулся и попытался сделать хоть что-то, было негде…
